Польский бунт

По улицам бежали люди, шарахаясь от верховых, стучали колесами экипажи. Когда глухие пушечные выстрелы за рекой становились громче, матери вскрикивали и ускоряли шаг, волоча за собой хнычущих детей. У Барбакана возникло столпотворение, Новомейская запружена – ни проехать, ни пройти. Со Свентоянской поднимался слух о том, что в Замок уже не пускают: слишком много желающих там укрыться; надо искать защиты по иноземным посольствам. Женщины заголосили; кто-то стал пробиваться обратно, кто-то не поверил и продолжал напирать… Пан Рудницкий велел Янеку погонять: надо поскорее выехать с Фреты на Длугую. «Увага! Увага!» – кричал старый кучер и щелкал бичом над головой, но их савраска с трудом продвигалась шагом.

По Мостовой поднялся отряд еврейской милиции; сразу начался крик. Люди в панике пытались бежать, толкая друг друга, кто-то упал…

– Кто такие? – сурово спросил бородатый еврей, ухватившись за край брички.

– Муж болен, – залепетала побледневшая пани Рудницкая. – К лекарю… нам… нас…

Рудницкий скорчился на сиденье и закрыл глаза; вид у него действительно был нездоровый. На покрытом испариной виске билась синяя жилка.

– Брось его, Хаим! – крикнул, обернувшись, другой милиционер. – Эй! Куда?

Евреи бросились догонять дезертиров, убегавших по Фрете, а бричка наконец-то свернула на Длугую. Пан Рудницкий выпрямился на сиденье.

Прямо под ним, в ящике, находился сундучок с золотыми монетами и драгоценностями жены, прикрытый сверху разным тряпьем. Всё остальное добро пришлось бросить дома. Выбирать не приходится, ноги бы унести. Сейчас на Миров, потом через Волю – и на юг, правее Мокотова… Уж лучше пруссаки или цесарцы, чем москали.

Пальба снова усилилась. Янек шлепнул лошадь вожжами, и та перешла на легкую рысь, но вожжи вскоре снова пришлось натянуть: из переулка слева выбегали люди прямо под копыта.

– Москали уже в городе! – крикнул один, обернувшись на седоков.

– Петрусек! – ахнула пани Рудницкая и спрыгнула с брички.

– Куда ты! Стой! – попытался удержать ее муж, но она бросила на сиденье узел с одеждой, который держала на коленях, и побежала в переулок, расталкивая попадавшихся навстречу людей.

– Анна! Вернись!

Холера ясна! Вот ведь глупая баба! Пан Рудницкий стоял в остановившейся бричке, глядя вслед жене, но не решаясь сойти на землю (помнил про сундучок). Ну и что теперь делать?.. Янек на козлах поворотился вполоборота и вопросительно посмотрел на хозяина.

– Поехали! – махнул рукой пан Рудницкий и сел. – У Воли их подождем… Нечего тут…

* * *

Из тумана вылетела с шипением сигнальная ракета и рассыпалась искрами в темном небе. Все семь колонн выступили разом. Впереди шла рота застрельщиков, за ними – по две роты с лестницами, плетнями и фашинами, которые солдаты вязали накануне всю ночь. На расстоянии картечного выстрела от едва различимого во тьме ретраншемента пехота остановилась, и позади нее грохнул залп с трех батарей; раскаленные ядра летели во мраке огненными шарами. Тотчас ответили пушки с неприятельской стороны; ночную темень разорвали вспышки взрывов и звездочки выстрелов. Как только смолкла первая вырвавшаяся на свободу картечь, солдаты побежали вперед.

На глубокие волчьи ямы набросали плетни, перешли по ним, скатились в болотистый ров, приставили лестницы и стали взбираться на вал. С вала стреляли, по валу тоже стреляли; пушки теперь палили через одну, ружья били тоже вразнобой. Вблизи стало видно, что польские укрепления во многих местах развалились от русских ядер: несмотря на то что ретраншемент обложили дерном и фашинами, песчаный грунт проседал и осыпался. Первые батареи и два бастиона захватили быстро; весь внешний вал был теперь в руках русских. Передовые отряды бежали под огнем дальше вперед, а резерв поспешно разрывал землю, освобождая проходы для конницы.

Исленьев первым заметил конный отряд в черных мундирах с голубыми отворотами – эскадроны Берко Йоселевича. О еврейской легкой кавалерии уже ходили славные рассказы: серьезный противник. Гренадеры успели выстроиться во фронт и выставить вперед штыки; атака была отбита. Вперед, ура!