Польский рассказ

У меня потемнело в глазах. Клевер сразу утратил свадебный запах меда. Теперь казалось, что, придя за сеном, я выгребу из-под клевера не бравых музыкантов, а хромоногих инвалидов. Осень. Отец приедет только осенью. А до этого кто-нибудь может прийти за ней в эту чужую деревню, связать ее веревкой, забросить за плечи, как сноп сена, и унести с собой — в Краков, за Дунай. Но я знал, мать не уступит. Я посмотрел ей в глаза. И в их миртовой глубине увидел молоденького отца в свадебном сюртуке, снимающего мать с брички и осторожно ставящего ее на высокое крыльцо. Над головой отца мать держала ветку, всю в яблоках и шелковых лентах.

Я поцеловал матери руку и выбежал в сад. На деревьях верещали скворцы. Из-под стрехи сарая я собрал остатки талого снега и стал бросать снежками в скворцов. В саду стихло. Около деревянной будки вертелся наш пес. Он вилял хвостом, лаял. Я запустил в него гнилым яблоком, оклеванным скворцами. Пес, скуля, исчез в будке. Я оглянулся вокруг. Рядом, как назло, не было ни кота, ни петуха, вышагивающего по плетню. Даже мои сизари улетели с крыши.

Это еще больше раздосадовало меня. Я теребил соломенную перевязь на яблонях, раскидывал прелую солому по саду. И когда сад уже был похож на огромные ясли для лошадей, я запыхался, весь взмок. Это меня обрадовало. Я подошел к сараю и сел на тающий снег. Мне хотелось заболеть. Умереть. Я представил себе, что лежу в постели под периной, а ко мне приходят мать, братья, приятели. Приносят мне яблоки, мед в сотах. Мать даже подает тушеного голубя в эмалированной миске с тремя васильками на дне. А я — никакого внимания. Яблоки велю ссыпать себе в изголовье, мед положить рядом на скамью, а тушеного голубя даже и не замечаю. А когда все начинают плакать, я велю братьям привести из конюшни моего Гнедка с белой звездой на лбу. Соли велю себе насыпать на обе ладони. Подношу соль к мохнатым губам Гнедка. А он выбирает соль по зернышку, подрагивают мохнатые губы над желтыми зубами. И вылизывает дочиста мои руки. А когда он перестает лизать, все уже знают, что я уехал на нем в ту чужую деревню, где живет моя девушка с маленькой ласочкой на плече.

Я почувствовал, как меня охватывает озноб, вздрогнул. Поднял голову, взглянул на небо сквозь мелкие веточки. Как бы оправленная в них, стояла вечерняя звезда.

Я протер глаза. Вокруг звезды, казалось, мелом очерчен круг. За этим кругом стояли мои сверстники, одетые в военную форму. Вот они вытягивают из ножен штыки, надевают их на ружья. Бегут. Вонзили штыки в звезду. Звезда все темнеет и темнеет. Это уже не звезда, это стрелковая цепь движется по небу, это парни из той деревни, одетые в солдатские мундиры.

Парни падают за меловой круг. На небе, тут же над горизонтом, загорается вторая звезда. Она тоже вписана в меловой круг. Мои сверстники уже бегут в ее сторону, колют ее штыками. Звезда темнеет, разрастается в стрелковую цепь. Когда заблестела третья звезда, из-под нее выехала конница. Она неслась галопом, выстраиваясь полукругом. Ее вел тот самый всадник, который прошлой осенью дал мне деревянный лук. Над головой его голубела сабля. Горизонт был заляпан фиолетовыми мазками. Конница въехала в меловой круг. В звезду. Всадники приподнялись в седлах. Вдоль конских грив вытянулись сабли. Золотой песок, меловая пыль, конское ржанье и засохшие листья посыпались вниз… Это на сад опустилась запоздалая стая ворон.

Я закричал. Стал бросать в них смерзшимся снегом. Вороны улетели. Над садом в желтой листве стояла вечерняя звезда. Ах, это та самая звезда, под которой каждый год зеленели луга, первыми листочками трепетали березы.

Я начал собирать разбросанную по саду солому. Охапками сносил ее к сараю. Около будки вертелся пес. Лаял. Я подошел к нему и через плетень погладил его по треугольному лбу. Он взглянул на меня. В его зрачках зеленели калиновые листочки.

В апреле, когда с вечерней звезды падают зеленые листья, приехали к нам Магдуся и вдова. Я привез их на соседской бричке. Магдуся и вдова были одеты празднично, почти как на свадьбу. На мне по этому случаю был отцовский суконный костюм. Когда мы переправлялись на пароме через реку, перевозчики, заметив, что каждая пряжка на упряжи отполирована до блеска, поздравляли нас, как молодоженов. Я принимал их поздравления, краснея до ушей. Угощал их махоркой. Когда мы съезжали с парома, перевозчики пели песню о рутовом венке.

На крыльце стояла мать. Я выскочил из брички. Помог сойти вдове и Магдусе. Мать подошла к нам, расцеловалась со вдовой. Магдуся поцеловала маме руку. Через минуту они, смеясь, шли втроем через палисадник к дому. Держа за поводья разгоряченных лошадей, я видел, как мама отстала на шаг. Я улыбнулся. Не забыла о ласочке на плече моей девушки! Когда все поднимались на крыльцо, мама обернулась и кивнула мне головой. От радости я расцеловал лошадей в морды.

До поздней ночи сидели мы в горнице. Договорились, что оглашение сделаем, когда приедет отец. Мне не терпелось объявить это теперь же, но вдова хотела, чтобы мой отец поцеловал ее дочь прежде, чем назовет ее снохой.