Польско-литовская интервенция в России и русское общество

Более конкретные инструкции были направлены Жолкевскому с Александром Госевским и Федором Андроновым[827]. Ряд пунктов касался возможных условий договора об избрании королевича. Так, следовало категорически отклонять требования о принятии королевичем православия и добиваться постройки в Москве костела для Владислава и людей из его свиты[828]. Однако главная цель, которой должны были добиваться (совместно с гетманом) королевские эмиссары, заключалась в том, чтобы убедить московские «чины» согласиться на временную передачу власти над Россией в руки Сигизмунда III[829]. Первая попытка в этом направлении была предпринята еще в начале 1610 г., но она сразу натолкнулась на сопротивление с русской стороны. К тому же в то время следовало идти на уступки, чтобы лишить царя Василия его сторонников. Теперь, после прихода польско-литовских войск под Москву и низложения Шуйского, по мнению короля и его окружения, сложились благоприятные условия для того, чтобы попытаться достичь своей цели.

Идти навстречу предложениям русской стороны и посылать в Москву королевича Владислава Сигизмунд III решительно не собирался. Характерно в этой связи то, что даже после заключения августовского договора королевич не был вызван в военную ставку отца, а продолжал находиться в Вильне. Мотивы, определившие такое решение, были изложены во врученном посланцам под Москву особом письме короля Жолкевскому[830].

Один из аргументов заключался в том, что перед выступлением в поход король сделал публичное заявление, что он начинает войну в интересах Речи Посполитой, «а не для личной выгоды». В этих условиях решение отправить в Москву Владислава, принятое без согласия сейма и помимо него, могло бы вызвать волнения в Речи Посполитой, и король, успокоив «чужое» государство, привел бы в беспорядок свое собственное.

Знакомство и с последующими разделами письма, и с другими действиями Сигизмунда III после августовского договора показывает, что этот аргумент, рассчитанный на гетмана как приверженца традиционных порядков в Речи Посполитой, в действительности имел второстепенное значение. Действительно, важные политические соглашения должны были утверждаться сеймом, но из этого вытекало лишь то, что решение об отъезде Владислава в Россию должно было быть одобрено сеймом. Однако после заключения августовского договора король не предпринял никаких шагов для скорого созыва сейма. И поступил он так потому, что вовсе не хотел посылать Владислава в Москву. О подлинных причинах этого говорилось в следующих разделах письма.

Сигизмунд III полагал, что его сын (которому к тому моменту исполнилось 15 лет) не обладает достаточным опытом, чтобы управлять столь обширным государством. Еще большие опасения вызывала у короля возможность дурного влияния русского общества на молодого принца. Это «такой народ, — писал Сигизмунд III Жолкевскому, — которому [уже] из-за его религии опасно доверять, грубых обычаев и твердого сердца, у которого жестокость заменяет право, а несвобода стала его природой, где грубые обычаи, а жизнь полна разврата». Это крайне отрицательное мнение Сигизмунда III о русских людях следует иметь в виду при анализе его последующих действий по отношению к русскому обществу и Русскому государству.

В основной инструкции излагались аргументы, которые следовало предложить московским «чинам», чтобы они согласились не требовать немедленного приезда Владислава в Москву[831].

А. Госевский (вместе с Ф. Андроновым) должен был убеждать московские «чины», что главной задачей сейчас является прекращение «смуты», т. е. устранение «вора» и приведение к повиновению тех, кто не желает подчиняться столице. Этого можно добиться одним походом (yednym zajazdem) короля во главе его войска. Поэтому пока не может быть речи о том, чтобы польско-литовское войско покинуло русскую территорию, а польские гарнизоны оставили пограничные «замки». Наоборот, московские «чины» должны позаботиться о сборе средств на содержание этого войска. Чтобы бояре проявили понимание, их следовало познакомить с текстом предложений, которые прислал королю Лжедмитрий II.

В инструкции содержался и ряд конкретных указаний, касавшихся воздействия на разные группы русского общества. Так, в инструкции дважды говорилось о намерениях короля успокоить патриарха и других духовных лиц «лаской и жалованьем своим». Но, разумеется, речь могла идти лишь о смягчении противодействия со стороны духовенства королевским планам, опорой для них в русском обществе оно стать не могло.