Польско-литовская интервенция в России и русское общество

Особенно упорно послы должны были настаивать на принятии королевичем православия. Уже в посольских «речах», предназначенных для публичного прочтения на первом приеме послов королем, было выдвинуто настойчивое пожелание, чтобы «государь наш королевич пожаловал, крестился в нашу православную хрестьянскую веру греческого закона»[806]. Имелось в виду не только принятие королевичем православия, но и его повторное крещение по православному обряду. В послании патриарха и Освященного собора, обращенном непосредственно к самому Владиславу, его призывали «приклониться» к «всего мира прошению» и принять крещение, «им же очистятца твои ереси»[807]. При этом предполагалось, что крещен будет королевич Филаретом и архиепископом Сергием в Смоленске[808] и в Москву прибудет уже православным[809]. Послы должны были заявить, что если королевич не крестится, то «Московское государство конечно о том оскорбитца и будет о том великая печаль и сетованье»[810]. В этом вопросе послы не могли идти ни на какие уступки. Им специально предписывалось не вступать ни в какие споры о вере с «учителями», которых могут прислать к ним сенаторы. В ответ на все возможные контрпредложения следовало заявить: «Иного приказу о том никоторого нет»[811]. Все это лишь отчасти можно объяснить необходимостью считаться с неуступчивостью патриарха и поддерживавшего его московского духовенства. Взгляды духовенства, что лишь православное крещение может сделать нового государя полностью «своим», несомненно разделялись всеми московскими «чинами».

Вместе с тем знакомство с наказом показывает, что русская сторона на переговорах рассчитывала добиться изменения в свою пользу и некоторых условий августовского договора. Так, договор предусматривал, что вопрос о том, устроить ли в Москве костел для людей из свиты Владислава, должен стать предметом коллективного обсуждения нового государя и русских «чинов». В наказе же послам предписывалось добиваться эту статью «отставити и Московского государства людей тем не оскорбити»[812]. Договор предусматривал, что в лагере под Смоленском должен быть обсужден вопрос о возмещении королю расходов на войну («про кошт и наклад королевской») «и про заплату польским и литовским людем». Послы должны были ходатайствовать, чтобы король «убытки свои и наклады отставил»[813].

Знакомство с содержанием наказа показывает, что его составители исходили из того, что уже под Смоленском могло быть выработано соответствующее соглашение, скрепленное присягой короля, его сына и сенаторов, и после этого королевич, который, по их представлениям, находился вместе с отцом в военном лагере[814], мог бы отправиться вместе с послами в Москву «на свой царский престол не мешкая»[815]. В крайнем случае допускалось, что решение ряда спорных вопросов будет отложено и затем урегулировано путем переговоров между Сигизмундом III и новым русским царем при участии «всей земли»[816].

Следует согласиться с польским исследователем В. Поляком, который, проанализировав текст наказа, констатировал, что позиция русской стороны на переговорах должна была быть жесткой, возможность каких-либо серьезных уступок не предусматривалась[817].

Из чего исходили составители наказа, придерживаясь именно такой позиции, на чем основывались их расчеты?

Как представляется, они исходили из того, что такое соглашение было очень выгодно для короля Сигизмунда, сын которого стал бы государем огромной страны, союзником и опорой своего отца. Разумно полагая, что прочно овладеть русским троном можно лишь при поддержке со стороны русского общества, московские «чины» считали, что ради достижения этой цели король пойдет навстречу их требованиям. Привыкшие традиционно тесно связывать между собой «государство» и личность «государя», они были искренне убеждены, что все спорные вопросы в отношениях между Россией и Речью Посполитой потеряют свое значение, когда обе страны окажутся под властью членов одной семьи. Не будет же король отбирать Смоленщину и Северскую землю у собственного сына.