Польско-литовская интервенция в России и русское общество

В. Поляк привел ряд важных доводов, говорящих за то, что Сигизмунд III оценивал положение иначе. Неслучайно в первой статье соглашения король давал свое согласие на просьбу о возведении на русский трон Владислава, но лишь «за успокоеньем досконалым того господарства». Текст соглашения не отвечал прямо на вопрос, в чьих руках будет находиться власть над Россией до прибытия Владислава и кто будет осуществлять это «успокоение». Однако Сигизмунд III понимал дело таким образом, что этим временным правителем будет он сам. Об этом определенно говорит текст присяги, которую принесли Сигизмунду III члены тушинского посольства. Они обязывались верно служить Владиславу и не иметь никаких сношений ни с Шуйским, ни с Лжедмитрием II. Однако текст присяги заканчивался словами: «А пока нам того господаря Бог даст на Московское государство, нам служить и прямить и во всем добра хотеть отцу его, господарю нашему нынешнему, наяйснейшему королю польскому и великому князю литовскому Зигмунту Ивановичу»[422].

Такие итоги переговоров позволяют сделать некоторые важные заключения относительно характера восточной политики Сигизмунда III и круга его ближайших советников. Эта группа политиков явно не хотела удовлетвориться заключением соглашений, которые в духе традиционных представлений обеспечили бы возможности для польско-литовского влияния на русское общество. Главная цель восточной политики Речи Посполитой теперь все более вырисовывалась как подчинение Русского государства власти польского короля. При этом если первоначально предполагалось, что это произойдет благодаря добровольному согласию русского общества, которое король освободит от власти «тиранов» и наделит «правами», то теперь обозначилась тенденция добиваться цели, несмотря на то что русское общество, соглашаясь на выбор королевича, вовсе не желало подчиняться власти короля, которому прямо указывали на опасность подобных планов. Этой цели предполагалось добиться с помощью различных обходных маневров, которые привели бы к фактическому сосредоточению власти над Россией в руках Сигизмунда III.

Параллельно переговорам между королевской ставкой и Тушином протекали переговоры между стоявшим под Белой А. Госевским и одним из дворянских объединений Северо-Запада России. Важную информацию о начальном этапе этих переговоров содержит письмо группы русских детей боярских велижскому старосте[423]. 22 декабря 1609 г. запорожские казаки из отряда А. Госевского во время одного из своих набегов взяли в плен кн. Ивана Леонтьевича Шаховского, сына воеводы Ржевы-Володимировой. А. Госевский распорядился освободить пленника и отослать в Ржеву. Этот инцидент велижский староста использовал для того, чтобы отправить с князем письмо к его отцу воеводе. В этом письме Госевский (как узнаем из его пересказа в ответе дворян) писал, что Сигизмунд III пришел в Русскую землю, чтобы прекратить кровопролитие и установить мир, и что он хотел бы возвести на русский трон своего сына королевича Владислава.

Как видим, предложения Госевского заметно расходились с инструкциями, данными королевским послам в Тушино, где речь шла об установлении над русскими людьми власти и опеки самого Сигизмунда III. Трудно сказать, ориентировался ли велижский староста в настроениях в русском обществе лучше, чем окружение короля под Смоленском, или уже знал, какой оборот приняли дела в тушинском лагере. Князь Леонтий, как отмечалось выше, находился в Тушине, и письмо А. Госевского было отправлено к нему. Однако не дожидаясь его возвращения, группа местных дворян сочла нужным ответить на обращение велижского старосты.

Письмо было отправлено от имени князей Ивана и Семена Шаховских, Федора Бутурлина и Афанасия Головленкова. Афанасий Васильевич Головленков отмечен в боярских списках 80-х — начала 90-х гг. XVI в., как выборный дворянин по Ржеве-Володимировой с достаточно высоким окладом в 500 четвертей[424]. Вероятно, за прошедшие 20 лет его положение на лестнице социальной иерархии повысилось, и он стал одним из предводителей ржевского дворянства[425]. В отличие от А. Головленкова, Федор Михайлович Бутурлин был сравнительно молодым человеком. Впервые он упоминается в списке жильцов 1602/1603 г.[426] Однако когда ржевские дворяне приносили присягу Владиславу, в их списке Ф. М. Бутурлин был поставлен на первом месте в группе из немногих лиц, внесенных в этот перечень с «вичем»[427]. Все это дает основания видеть в нем также одного из предводителей ржевского дворянства Кроме них в составлении письма приняли участие двое князей Шаховских, назвавших Ивана Леонтьевича своим «братом» — кн. Иван Андреевич Шаховской, выборный дворянин по Зубцову[428], и его сын Семен, в будущем известный писатель. Они представляли, очевидно, круг зубцовских детей боярских, связанных с кн. Леонтием.