Полтава

Кучка реестровых чернодубцев вокруг воза начала поднимать бедарей на смех. Громче всех эконом Гузь. Ухватился рукою за брюхо:

   — Войско из вас будет, если вы без штанов, зато с саблями! Га-га-га!

Известно: ворон ворону глаз не вырвет.

Но Гузевы слова — ветер на огонь.

   — Совсем не заплатим! — закричал Цыбуля. Словно и не пьян он больше, только что без шапки и в волосах полно жёлтой соломы. — Хоть сегодня в компут!

И пошло...

   — Чего стоим? — Это дед Свирид. — Гнать их, товариство! Наши хлопцы тоже у гетмана, пусть и в охотных казаках! Гетман...

Думалось, засверкают сердюки пятками от гнева громады, ан нет! Сабли выдернуты из глубоких ножен, ружья наставлены. Сердюцкие кони — звери!

   — Вот беда! Где наши рушницы?..

   — Дак мы по-казацки на раду, без оружия... А они...

Богатые реестровики, видя затруднения бедняков, пуще прежнего в хохот.

Громче всех снова Гузь:

   — Ну-ка, сабли из ножен! Ну-ка, Цыбуля!

Косоглазый сотник опомнился. Струсил было перед решительностью хлопов. Теперь ещё наглее:

   — Сдадите ружья, кто не в реестре! А за непослушание, казаки, врежьте деду нагаек!

Обнажённая сабля почти коснулась деда Свирида.

   — Да! Да! — подпрыгнул Гузь. — И Цыбулю на лавку!

Дед ещё взмахнул палицей. К нему подбежал Цыбуля. Но сердюки всех опередили.

   — Люди! Что это? — только и речи было у старого.

Палица упала на песок. Затрещала под сапогами.

Цыбуля тоже не успел пискнуть. Лишь длинные усы и красный нос мелькнули между синими спинами сердюков. Правда, на помощь деду бросился внук Степан с товарищами, да их оттолкнули лошадьми. Степана даже связали, хоть на «кобылу» не бросили. Деда швырнули на вытертую деревянную поверхность и при всём народе обнажили синеватое тело...

А в селе тем временем новый шум: сердюки отнимают оружие...

Журба пешком возвратился к себе на хутор, с опущенной низко головою.

Встревоженный Тарас Яценко уже собирался в дорогу.

   — Не проси, Иван, не останусь... Меня приказчик Ягуба дожидается... Такие обозы у меня в Московии с товарами...

Говорил по привычке. Журба всегда задержит, прогости хоть неделю. Теперь не держал, а купец — своё. Через минуту шестерик коней уже долбил копытами землю. Подвыпивший кучер ударил ближнего от воза жеребца. Яценко уехал. Журба вышел вслед за ворота и воротился в хату.

Петрусь, чтобы не видеть подавленности отца, отправился к церкви. На майдане возле неё уже не было людей. В Чернодубе по-прежнему ржали лошади, заливались лаем собаки.

Долго сидел маляр перед треножником с чистою доскою, но привычного успокоения не находил.

Через какое-то время в церкви появился Степан. На его красном лице проступали белые пятна и новые конопатины.

   — Моего коня взяли! — прорвало наконец Степана. — Сотник мне саблю в нос: отпустили, мол, так в погреб хочешь? Ещё твой отец не уплатил когда-то гетману на булаву, вот и коня забираем!

В глазах Степана вертелись слёзы. Огромные руки — подавай им драку! Короткое тело подпрыгивает. Да с кем драться?

   — Дедуньо лежит на лавке... Гузь насмеялся... Мы с дедуньом еле-еле этого коня купили... А где Марко?

   — Во, Марко — запорожец, — почти утешился Петрусь. Запорожца посадят в каменный мешок, а он вымалюет слюною на стене челнок и выплывет в нём на волю!.. И ещё подумалось: встретился Марко с Галей — недолго простояли. Побежала девушка домой, бабка ждёт... Правда, запорожца сердюки не тронут, но...

   — Может, в корчме он? — припомнилось вдруг Петрусю. — Айда!

5

Корчмарь Лейба незаметно передавал выручку сыну: пусть припрячет. Кто поручится, что пьяные сердюки не ограбят и корчму? Есть чем поживиться в Чернодубе, стоит он на хороших землях, но как же не тронуть корчму, ежели нет запрета? Гетман Мазепа дал право торговать, но о защите не позаботился. А против корчмы много хлопской злости. Только здесь обязаны мужики покупать горелку. Корчмарю же известно, как переложить деньги из хлопского кошелька в свой.

   — Нет его! — оглядели Петрусь и Степан полутёмное просторное помещение. И к выходу.

Да не родился на свет человек, которого бы Лейба выпустил без пользы для себя. Быстрая фигурка прошмыгнула между бочками и ткнула на стол две обгрызенные деревянные кварты.

   — Запорожца ищут казаки? Был! Видна птица по полёту! Хвалил мою корчму, бенимунис! Украину проехал — не видел такой. На Сечи нет... Скоро снова придёт. Пока допьёте — будет.

   — Мы не за тем! — отмахнулся Петрусь.

   — Так посидите у меня, коли ваша ласка!

И тонкие корчмарёвы ноги в узеньких немецких штанах-галанцах зачастили навстречу свежему гостю — пьяному сердюку.

Вокруг, кроме наглых сердюков, сидели проезжие люди. Им неведомо, что происходит в Чернодубе. Рассуждали о ценах на ярмарке, о гультяях на дорогах — не дают проехать зажиточному человеку. Где порядок? — вздыхали.

Обитая мешковиной дверь неожиданно распахнулась так широко, что на одном столе, в углу, пламя свечки вытянулось в узенькую нитку.

   — Бесова дивчина! — вскочили сердюки, ударяя по дереву саблями.

Корчмарь вскрикнул и накрыл свечу возле себя ермолкой. Запахло палёным. За грязной мешковиной, свисающей от потолка до пола, заплакали дети.