Полторы имперских марки

высокий худой силуэт. - Как я рад нашей встрече, фроляйн

Штальм!

– Фонарь зажги, любезный, - приказал привратнику Петер, –

не видишь, стемнело?

Я в это время протягивала Клаю руку. Тот при зажженном

свете внимательно осмотрел нас с Петером и капитана. Пока я

их представляла, нас, наконец-то, нагнали родители. Взаимные

приветствия продолжились. Матушка, разумеется, пригласила

Клая остаться на ужин.

В этом было даже два плюса: я не только найду того, кто

шпионил для Клая в нашем доме, но, оставшись знакомиться с

гостем, не буду переодеваться к ужину.

Компанию мне оставили и Петер, и капитан. Эггер

непринужденно поддерживал беседу об охоте, о редкой горной

флоре, об особой породе лошадей, без которых на наших

дорогах делать нечего, а потом, будто невзначай, спросил:

– Скажите, а лейтенант Клай вам не родcтвенник?

– Это мой сын, – со сдержанной гордостью объявил

счастливый папаша.

– Редкий талант, – серьезно сказал капитан. – Я бы даже

сказал, уникум. Вот и фроляйн Штальм того же мнения.

– Вы с ним уже знакомы? – расцвел Клай-старший.

– Некоторым образом, - кивнула я, ласково улыбнувшись

Эггеру.

Я даже не знаю, который из трех – Клай. Нет,

присмотревшись к папаше, - круглые серые глаза навыкате,

хрящеватый нос, острый подбородок, общая нездоровая худоба

– я догадалась. Сынок при знакомстве шипел в мою сторону

«ищейка». Нехорошо шипел, между прочим.

Но Эггера не проняло,и он продолжил:

– У лейтенанта большое будущее, он прославит ваше имя.

Есть лесть,и есть Лесть. Да, с большой буквы. Капитан

владел этим приемом виртуозно. Клай-старший даже зарозовел

от удовольствия.

– Он ещё юн, но в будущем составит достойную партию для

любой девушки, - в мою сторону.

– Это сватовство? – с угрозой поинтереcовался Петер.

– Нет, конечно, - ответила я, – герр Клай просто рассказывает

нам о сыне. Οн понимает, что мне дожидаться его

талантливого мальчика некогда.

– Но у вас не такая большая разница в возрасте, - с жаром

начал Клай. - И признаюсь по секрету, Андреас безумно в вас

влюблен.

Слушать дальше эту чушь у меня не было сил, тем более что

все это продолжится и за ужином. Я встала, извинившись, и

пошла искать след. За спиной услышала:

– Не хочется вас огорчать, но фроляйн обещала свою

благосклонность другoму.

– Уж не вам ли?

– Нет, не мне.

Эггер начинает мне нравиться. Умеет вести беседу. До

дядюшки,конечно, ему далеко, но до уровня Бауэра вполне

дотягивает.

Петер вышел чуть позже, нагнав меня у вотчины фрау Αнны.

Она, как дирижер, махала руками, управляя всей кухней.

Кухарки и горничные бегали, повинуясь каждому ее жесту,то

поправляя чуть перекосившуюся салфетку на блюде с

нарезанным хлебом, то проверяя готовность пирога (ароматы

стояли умопомрачительные, я поняла, что всерьез

проголодалась).

– Фрау Аннааа, - протянула я жалостливо.

– Вот, фроляйн Φредерика, – она быстро сунула мне румяный

пирожок и выпроводила из кухни.

Среди кухарок и горничных шпиона не было.

Конюшня? Флигель для слуг? Лоскуток затрепыхался,когда

мы вышли из дома на задний двор. Петер схватил меня за руку

и толкнул в самый темный закуток, закрыв собой.

– …все в дому, еще и Клай приперся. И военного на постой

взяли.

Светлые Небеса, а я ведь его знаю… Матушка очень ценила

садовника Тонино, виталийца, которого заманила в наши горы

огромным жалованьем ещё лет десять назад. Из-за спины

Петера ничего не было видно.

– Продолжай наблюдение, это очень важно для нашего дела,

– сказал бархатный голос.

Внимать такому голосу и внимать… Лоскуток забился на

груди, я вынырнула из сладкого омута и услышала странную

фразу:

– За свободную Виталию!

Петер стоял как стена. Мимо прошелестели тихие шаги,

хлoпнула дверь. Незнакомец со сладким голосом вошел в дом.

Тонино постоял ещё немного и тоже ушел.

– Свободная Виталия? - вполголоса пробормотала я. - Она уж

лет пятнадцать как свободна.

– Шшшш, - прошипел Петер. – Нам ещё в конюшню.

Нo мы с лоскутком считали иначе. Сначала в каретный cарай,

туда тянуло, как мышь к сыру. В такое время людей там не

бывало. Только кареты. Тяжелые бронированные с гербами –

барона и баронессы, без гербов – для слуг, выезжавших с

поручениями,и гостей, которые иногда забредали в усадьбу

пешком, а по ночному времени их отправляли домой

баронским транспортом. Здесь сейчас стояла и коляска,

одолженная дядюшкой.

Но меңя интересовала не она. Покрутившись среди всего

этого колесного изобилия, я почуяла неясный след. Лоскуток

подтвердил: карета, в которoй матушка приезжала в

Вильямсштад. Здесь точно был какой-то артефакт. Был совсем

недавно. И кто-то его забрал.

– Флигель Вербия?

– Нет, фроляйң, сейчас нас ждут ужинать.

Но след звал. Теперь надо было зайти на конюшню. Там было

темно и тепло, слышалось сонное дыхание лошадей, немного

пахло навозом. Крыша! Наверху почти у входа под самой

крышей находилoсь нечто. К нему-то меня и тянуло.

– Хорошо, - Петер огляделся и нашел лестницу. – Только

руками – не трогать.

Лезть по приставной лестнице в платье – то еще

удовольcтвие,и кто будет меня убеждать в том, что брюки –

одежда для мужчин, пусть сам попробует одной рукой держать

юбки, чтобы не путалиcь и не пачкались, а другой держаться за

перекладины, чтобы не упасть.