Полукровки

– Очередная машина, очередной доллар, – сказала она, затем посмотрела на мой ботинок. – О, вот куда пропал фарш.

Я посмотрел на него, даже не попрощавшись с ней.

Мясо из холодильника?

Когда я мог на него наступить?

Я взял второй ботинок, его протектор также забило фаршем, и вошел внутрь с ним в руках, показал его Даррену, который лежал на диване в ожидании очередного вопроса. Два подряд верных ответа будут новым мировым рекордом для его возраста.

– Зачем кому-то размазывать гамбургер по моей подошве? – сказал я, поднимая его.

– Старая вервольфовская уловка, – сказал он, все еще пребывая в режиме телевикторины. – Так можно любого выследить. Но надо подмешать в него собственной крови, чтобы собаки держались подальше от следа. То, что в конце вервольфовского следа – зло, разъяренный…

Следующий ответ в этой «категории» – слова, начинающиеся на К, – был Камчатка. Даррен зашипел, упал на диван, снова ошибившись.

– А что? – спросил он про ботинок.

Что.

Я представил дорогу, по которой Либби шла сейчас на работу. Ее большая сумка висела у нее на плече.

– Она выходила прошлой ночью, – сказал я.

– О, да, совсем забыл, парень, – сказал Даррен, прикусывая в возбуждении нижнюю губу. – Думаю, она нашла его. Ту овцу.

Я кивнул. Конечно. Она выследила его. Она выследила меня. Считай, что я вывел ее прямо на него.

– Эй, эй, – сказал Даррен, подзывая меня. – Это мне кое-что напоминает. Что надо сделать, когда перебегаешь дорогу Либ с одним из них? В смысле, с овцой?

Я просто уставился на него.

– Тебе надо найти новую овцу, – сказал он, хлопая себя по бедру, и поскольку я был включен в схему, я снова пошел в книжный магазин, на сей раз обогнув по хорошей дуге автомойку.

Я еще не мог видеть Либби.

Она использовала меня. Он всегда использовала меня. Хуже того, она знала, что я не почую мясо на своей подметке.

Мне хотелось убежать, но я был из вервольфов. Мы постоянно убегаем.

Пара недель, и мы снова тронемся с места. Может, это будет к лучшему.

Я не знал всего. Возможно, у нее были причины.

Лучше от этого не стало.

Я коснулся своего синяка. Скоро и он рассосется.

Я пошел к автобусной остановке просто так и вышел на моей обычной остановке. Постоял, чтобы посмотреть, изменилось ли что.

Все изменилось.

Впервые я пошел в ломбард с кондиционером. Над моей головой звякнул дверной колокольчик.

– Вам чем-нибудь помочь? – сказал здоровяк за прилавком.

– Просто смотрю, – сказал я, избегая зрительного контакта. Стандартная процедура.

Я трогал те самые вещи, к которым, наверное, прикасался овца. Это было как извинение, как прощание.

По большей части извинение.

Здоровяк, за спиной у которого были часы и ружья, двигался вдоль прилавка вместе со мной, чтобы хорошо видеть меня. Но сегодня был не день краж. Сегодня был день похорон.

И все же, чтобы не дать ему расслабиться, я брал то этот свечной ключ, то ту стамеску, покрашенную аэрозольной краской, и рассматривал их со всех сторон, словно серьезно раздумывал. Я старался, чтобы они возвращались в свои ящики со звоном, и держал руки подальше от штанов.

– Нашел что-нибудь по вкусу? – спросил здоровяк, когда я обошел весь магазинчик.

Я посмотрел на гитары на стене у него за спиной, затем взгляд мой скользнул по стеклянной витрине. Я глянул на бинокль, который не мог себе позволить, часы, которые я бы потерял до конца дня, ножи с рычащей волчьей головой на клинке.

И фильмы.

Шесть кассет овцы лежали там, под стеклом, с красной лентой перезаписи и все такое. Это был полный набор. Здоровяк даже подпер их с обеих сторон книгодержателем.

– У тебя уже маленькая дочка? – сказал он, увидев, на что я смотрю.

Я отрицательно покачал головой, но тоже улыбнулся, слишком нарочито, даже глаза от этого засаднило.

Он была где-то там, эта девочка, его дочка. Она была там и была близко. Жила с родителями его погибшей жены, вероятно.

Может, волк, может, нет.

Нет, сказал я ей своим голосом Черного Волка, нет, твой папа не вернется домой.

Но запомни его. Крепко запомни.

Глава 16 Не кричи: «Вервольф!»

– Но ведь это делает меня тоже таким, разве не так? – говорит фермер, который готов разреветься, хотя ему уже одиннадцать с половиной.

– Не-а, – говорит дядя фермера, раздвигая занавески так, чтобы украдкой выглянуть наружу, на толпу. – Ты как мы. Ты это знаешь. Подожди пару лет, малыш.

– Это ты в прошлом году говорил, – говорит фермер.

– Этого не будет никогда, – говорит тетя фермера.

– Ты не поверишь, – говорит дядя фермера его тете, улыбаясь так широко, как фермер никогда не видел. – У одного из них вилы.

Это Техас, сразу под Арканзасом.

– Если они постучат… – говорит тетя фермера как раз в тот момент, как в дверь стучат.

Фермер отступает, губы его вытягиваются ниточкой.

Фермер он потому, что ты либо фермер, как толпа снаружи, либо вервольф.

– Не отвечай, – говорит тетя фермера, протягивая руку, словно длины ее руки хватит, чтобы остановить дядю фермера.

Он все еще улыбается при виде вил.

Легко улыбаться, когда ты уже вервольф.