Полукровки

На его задней панели лежали две защитные каски.

Он закладывал партию записей на VHS-кассетах в ярких обложках, каждая с красным «х» на обороте, что говорило, что один раз их уже перезаписывали. Он не светил ими, но прежде чем войти, он переложил их. Возможно, пытался положить лучшие сверху.

Я прикинул, что он получит за них, наверное, доллар с половиной. И не обязательно за пленку, но за бизнес – ради следующего, что он принесет сюда, если тут, конечно, заключают сделки.

Я был уверен, что у него сейчас ланч. Для меня был бы ланч.

Я перешел улицу, замедлился у переда его полицейской машины.

Как я и надеялся, на переднем стекле был парковочный талон. Мэйфайр-виллидж. Поскольку я не хотел палиться – я мог оказаться достаточно взрослым, чтобы он почуял меня сквозь свою бороду, не знаю, – я продолжал идти, запомнив «Мэйфайр-виллидж».

Мне оставалось только записать это в телефонную книжку.

Наше съемное жилье было за пригородами, где ты начинаешь замечать машины-пенсионеры.

В стране вервольфов.

Не безопасный зеленый городской лужок. Не Мэйфайр-виллидж.

Я хранил свою мелочь три дня, затем подождал, пока Либби уйдет на работу, и сел в автобус.

То, что надо было сделать, – сложная идея Даррена – выследить овцу. Превратить его жизнь в ад. Оставлять куски сырого мяса весь день, оживить его чувства. Подсунуть ему свежий слиток серебра и сказать, чтобы он взял его в кулак, чтобы посмотреть, какой он холодный. Посмотреть, не скривится ли он, когда сквозь пальцы пойдет дымок.

Затем пойдут тайные послания, кровь в кофе, и Даррен даже подумывал записать свой ночной вой и проигрывать его через микрофоны, просто проезжая туда-обратно, пока овца спит.

Идея Либби была войти с ним в закрытую комнату и выйти одной через пять минут.

Одной овцой в мире меньше.

А я просто хотел посмотреть на него.

Он ничего для меня не значил.

Сначала я хотел, чтобы он помог мне, подтолкнул меня к обращению, поскольку я, возможно, возненавижу его так же яростно, как Либби, но, ожидая его так долго, рисуя его в своем разуме, я осознал, что то, ради чего я сдерживал дыхание – ради трансформации, – было как раз тем, чего, как он притворялся, в нем не было. То, что он, наверное, глушил ромом и черным чаем. Таков был специальный рецепт Даррена, чтобы загонять волка внутрь.

Рецептом Либби были мятные леденцы, которые продавали в трубочках из фольги с зелеными полосками для откупоривания. Полоски должны были быть обязательно зелеными.

Я не знал, какой рецепт будет у меня. Я даже подумать не мог о нежелании обращаться.

Квартира овцы была на первом этаже, номер 110 на углу.

Он вошел, наверное, долго грел банку с ланчем, затем проверял, нет ли на его мочалке-бороде капель.

Наверное, это будет для него странно – ощутить это после стольких лет спокойствия.

Я сунул руки в карманы, расправил плечи и пошел дальше, не оборачиваясь.

Теперь он был где-то там. На работе, для которой требовалась желтая каска. И у меня не было денег на обратный автобус, я даже забыл взять бесплатный социальный билет.

На сей раз Либби собиралась спросить меня. Обычно я мог отбрехаться, мой рюкзак стратегически висел на стойке.

Но я приду, когда стемнеет, так что вопросы будут.

Глупо было идти за ним сюда. Ну узнал я, где он живет. Отлично. Теперь – рассказать Даррену и Либби или защитить его, пусть побегает за всех нас?

Я предатель или убийца?

Я пошел, пнув камешек, который должен был полететь в канаву.

Вместо этого он в последний момент отскочил, отрикошетил от бордюра и взлетел, попав по днищу под белой полицейской дверью.

Того «Монтерея».

Овца проехал квартал и запарковался на моем пути, поджидая меня.

Я повернул вправо, чтобы пройти через пустое машино-место.

Я собирался перепрыгнуть через ограду. Пройти всеми местами, которыми и кот не пролезет. Куда даже полицейская машина c приостановкой эксплуатации не пройдет.

– Эй, – сказал он. Я продолжал идти. – Думаешь, что я больше не чую запахов? – сказал он тише, более заговорщически.

Это заставило меня остановиться.

Он учуял меня. Или тех, с кем я жил.

Но, может быть, меня.

Я косо глянул на него без намека на улыбку.

– Садись, – сказал он. – Подброшу тебя до твоего книжного.

Вервольфы не могут сказать, что не созданы ездить с чужаками. Вервольфы сами чужаки.

– Я не кусаюсь, – сказал овца, отступая к задней двери на его стороне. Чтобы открыть ее для меня. – Больше не кусаюсь.

– Откуда вы знаете, что я был в книжном? – сказал я.

– Выглядишь как книгочей, – ответил он и снова сел в водительское кресло, положил руки на руль, оставив открытой заднюю дверь как приглашение.

Я посмотрел направо-налево, поверх машины.

В этом мире были только мы.

Вервольф и овца.

Я оскалился, перешел тротуар и сел в машину.

* * *

Первое, что я понял до того, как он успел выехать на главную улицу, что дверные ручки сзади не действовали, они были бутафорскими.

Это была коповская машина.

Он направил на меня зеркало заднего обзора сквозь решетку, которая все еще была за его подголовником.

– Тебе сколько лет? – спросил он.