Полукровки

Она, однако, держала в душе ту дурную историю, что была у нее с овцой. Хотя она следила за отступлением Даррена, за каждым его трусливым шагом.

Может, бывший бойфренд? Но не Рыжий. Не Моррис Уэкслер.

Я догадался, что об этой истории я не знал.

Ее второй аргумент был не в пользу этой овцы – она не думала, что он засек ее.

Даже те вервольфы, которые больше не могли обращаться, обычно более-менее чуяли запах. Отчасти это приводит многих из них в государственные больницы: они перегружены запахами, и это запускает ассоциации и импульсы, согласно которым волк знает, как поступать, несмотря на окружающую компанию.

– Возможно, учуял, и он просто хороший парень, чтобы не показывать этого, – сказал Даррен, снова усаживаясь в свое складное кресло.

– Да уж, думаю, – сказала Либби.

– Может, это просто отпуск, – сказал Даррен. – Может, он раз в жизни решил отрастить бороду.

– Или, может, он… а что, если он все еще охотится? – сказала Либби.

Даррен сделал еще один большой глоток из бутылки.

– Ты хочешь сказать, он все еще оборачивается? – сказал я.

– Такого просто не бывает, – сказала Либби.

– Почему? – спросил я.

– Не все говорят во весь голос, – сказал Даррен, хлопая себя по голой груди.

– Потому что он овца, – сказала Либби.

– Однако пока он не охотится… – начал Даррен, а затем Либби пришлось объяснять еще и мне: загоняй все в себя, как хочешь, делай вид, что ты не вервольф, это значения не имеет. Волк всегда вылезает наружу.

Это нормально, когда ты живешь за городом, если ты во сне гоняешь только оленей и поссумов. Никому нет дела до оленей и поссумов.

Но город полон людей.

Ты можешь быть бешеной собакой и не знать об этом. Как в кино.

А бешеных собак они пристреливают. Пристреливают, снимают, показывают в новостях.

– Если он бродит во сне, то пора сматываться, – чрезвычайно серьезно сказал Даррен.

– Это же мы его обнаружили, – сказала Либби, метнув взгляд в Даррена. Словно бросая ему вызов.

– Если он такой, – сказал Даррен.

– Проверь у него под кроватью, – сказала Либби. – Посмотри, нет ли там костей.

– Сначала надо найти его кровать, – сказал Даррен, принимая ее вызов, и здесь они оставили затею, потому что вервольфы не детективы. Они находят свою добычу по запаху, не по уликам.

Но одна улика была – залоговая квитанция на ящике с инструментами.

Если ты намерен найти вервольфа, последи за залоговой квитанцией пару-тройку недель. Вскоре ты обнаружишь низкую тяжелую машину с неподходящими колесами, затем ищи какого-нибудь типа без рубашки в солнечных очках, который вытаскивает широкоэкранный телевизор с заднего сиденья, пытаясь пропихнуть его сквозь водительскую дверь.

Владельцы ломбардов любят смотреть, как мы подъезжаем. Они знают, что мы никогда не возвращаемся.

Таковы мы.

Овцы же совершенно из другого теста.

Они остаются на одном месте и пьют одну и ту же стоялую воду день ото дня.

Но все же ни один вервольф в истории вервольфов никогда не был настолько богат, чтобы не захотеть посмотреть, что он сможет получить за этот набор клюшек для гольфа, которые только что попали ему в руки. За винтовку, которую он нашел в шкафу умершего дядюшки. За эту запасную шину, на которой ему пришлось ехать две мили до ломбарда и накачивать втихую на заправке в двух парковках отсюда.

Не спрашивая разрешения, я снова перестал ходить в десятый класс. Это был в любом случае мой второй заход. Я и так проучился намного дольше Даррена или Либби, так что они вряд ли бы что-то сказали. То есть через два-три месяца мне стукнет шестнадцать. Для вервольфов это взрослый возраст, чертовски взрослый, когда дверная ручка уже не помешает тебе выйти.

Но мое время кончалось. Время быть или не быть. Я волк или не волк, вот в чем вопрос.

Может, то, что я уловлю запах этой овцы, заставит мою шерсть встать дыбом. И может, за ней последуют зубы и клыки.

Поскольку эта квитанция была моей единственной и лучшей зацепкой, я выследил все ломбарды в округе автомойки Либби. Для отвода глаз я заходил в предбанник книжно-грампластиночного магазина через улицу. Он назывался «У Крюка» или «У Кряка». Я не знал, что это должно означать.

Однако ломбард.

Он назывался «Гру». Если слушать правильно, это вервольф по-французски [35].

Я понял, что американский овен, видно, понял правильно.

Почти две недели спустя он, наконец, появился снова.

Он привел машину, которую Либби не могла бы выделить из сотен, которые видела каждую неделю, миленький древний «Меркьюри Монтерей» [36]. Она еще забыла упомянуть, что у него были черные отражатели и белые двери.

Это была списанная полицейская машина, с которой сняли оборудование и выставили на аукцион.

Однако у нее все еще оставалась полицейская выправка, словно она желала ехать. Когда овца прошел через автомойку Либби, у него, вероятно, был сертификат на половинную скидку, которую на работе Либби засовывали под дворники всех машин с большим количеством баллов.

Это заставило меня ненавидеть его чуть меньше, то, что он заплатил половину и что мойка машины не была частью его обычных поездок.

У него была дикарская борода, как она и говорила, на это стоило посмотреть.