Жена Рэйфорда не знала, где его скрадок –
Когда мы нашли его «пикап», Либби вышла из машины, уже снимая одежду Грейс-Эллен.
Я последовал за ней, стряхнул семена с ее рубашки и брюк и сложил аккуратно, как умел, – а умел я не очень.
Прежде чем вступить в зеленые-зеленые травы Флориды, она поднесла к носу комбинезоны еще раз и вдохнула Рэйфорда всего целиком, вплоть до его первого киоска с лимонадом.
Я сидел в машине вместе с Грейс-Эллен и Дарреном все еще на заднем сиденье, и «Каталину» встряхивало каждый раз, когда мимо проносилась большая фура.
Поскольку сидеть, обернувшись назад, перегибаясь, как через ограду в зоопарке, было неудобно, я смотрел на них в зеркало заднего обзора. Даррен выделывался.
Полумертвый, он все еще тянулся своей здоровой рукой, чтобы потрогать родинку на щеке Грейс-Эллен, посмотреть, настоящая ли она.
Когда он улыбнулся, стали видны его обломанные зубы. Грейс-Эллен поморщилась.
– Не выиграть мне конкурс красоты, – сказал он, пожал плечами и поправился: – То есть
Когда Грейс-Эллен цыкнула на него, он сказал, что она, однако, могла бы все еще выиграть парочку.
Если она была на десять лет старше Либби, то она была и на десять лет старше Даррена. На десять лет старше
Когда мы приехали во Флориду, он уже опережал Либби на несколько лет. А после своего плена, сейчас, подумал я, он сравнялся возрастом с Грейс-Эллен.
Его схватили, как он сказал, сильно прыснув ему прямо в лицо. Наверное, этого было бы достаточно, чтобы переморить всех термитов в Африке, да еще и большинство муравьев, а может, пару носорогов, этих рогатых ублюдков. Когда он очнулся, он был уже в клетке.
– Ты слышал ее? – спросил я, регулируя зеркальце в противосолнечном козырьке как можно ближе к его лицу. – Ты слышал Либби, когда она выла?
– Либ не воет, – сказал Даррен.
– Это было прекрасно, – сказала Грейс-Эллен, от чего Даррен посмотрел на нее с большим интересом.
– Что? – сказала она.
– Пойду отолью на пару двадцатипятицентовиков, – сказал Даррен и сел, как смог.
Теперь, когда он узнал, что его моча стоит денег, я понял, что это станет его новой шуткой.
С этим я смог бы смириться.
Может, однажды даже использую ее.
Грейс-Эллен стала его костылем, вместо того чтобы отпустить его, шатающегося. Она стояла рядом с ним, когда он оперся на нее и помочился.
– Не надо тебе обращаться, пока у тебя сломаны кости, – сказала она, помогая ему застегнуть ширинку одной рукой. – Она начинает срастаться, знаешь?
– Похоже, тебе тогда придется побыть рядом, – сказал Даррен, – помогать мне выздороветь. В смысле, я могу забыть. Типа могу начать обращаться каждую ночь.
Грейс-Эллен опустила глаза и улыбнулась, я всегда читал про это, но никак не мог понять, маленькой девичьей улыбкой.
– Черт, – сказал я, и все мы втроем повернулись на сухой шорох из деревьев.
Это был Рэйфорд.
Он был вымотан до предела.
Нет. Я знал, что его загоняют. Когда Либби нашла его в скрытке, она могла бы прикончить его прямо там, разрисовав стены его кишками. Она могла настичь его в любой момент, покалечить и приволочь за шкирку, не кусая сильно, чтобы не убить.
Но это было бы слишком легко.
Он не заслуживал легкой смерти.
Люди говорят, что вервольфы – звери, но они ошибаются. Мы намного хуже. Мы люди – но с клыками, когтями, с легкими, которые помогают нам бежать двое суток подряд, с ногами, пожирающими расстояние.
Рэйфорд выскочил наружу, его композитный лук волокся по земле, лямка лука все еще была обмотана вокруг его запястья. На лице Рэйфорда были ссадины от веток, в паху расплывалось темное пятно мочи, он хрипло дышал.
И все же он стоял, пока не увидел Даррена.
– Рэйфорд, – сказал ему Даррен беспечно, как только можно.
–
А затем из деревьев послышался низкий ровный рык Либби.
Рэйфорд отпрянул, посмотрел на Даррена и Грейс-Эллен.
– Что-то… какая-то хрень идет за мной! Что-то вроде…
В этот момент Либби страшно зарычала, даже затрясла маслянистые флоридские кусты, чего ни один уважающий себя вервольф на охоте не сделает.
Но это уже не было охотой.
В конце рык Либби перешел в открытый крик, ради которого ей пришлось поставить на землю передние лапы, и глубокие инстинкты внутри Рэйфорда отозвались, как инстинкты его сородичей отзывались тысячи и тысячи лет назад.
Он снова попятился, выбрался на щебенку у обочины дороги, затем на асфальт, скребя по нему стеклопластиком, по-прежнему смотря в сторону того звука, ужасного звука, и то, что я чувствовал в земле уже тридцать минут, наконец материализовалось: большие фуры, проносившиеся мимо взад-вперед ровной чередой, возможно, с какой-то стройки.
Либби слышала их прохождение за несколько миль. Высчитывала время.