Полуночный танец дракона

– Значит, надо повторить, – сказал Гомес и исчез за дверью.

Джеймс Клейтон вошел следом за ним и сразу ощутил прохладу после жаркого солнца. Внутри он увидел длинную барную стойку. Конечно, не такую длинную, как в Тихуане[34], где сразу девяносто посетителей могут одновременно замышлять убийства, гоготать, устраивать перестрелку и умирать со стаканом в руке, чтобы потом воскреснуть, с удивлением обнаруживая свой лик в засиженных мухами зеркалах… Нет, здесь стойка была всего чуть больше двадцати метров и вся уставлена стопками старых пожелтевших газет, разложенных по годам. Сверху висели ряды перевернутых хрустальных бокалов. А на зеркальных полках в глубине стояли навытяжку, как солдаты в карауле, целые эскадроны разноцветных бутылок с выпивкой. Но это было еще не все… Дальше начинался зал, в котором заманчиво поблескивали столовыми приборами штук двадцать, а то и больше, столов, накрытых белоснежными скатертями. И на каждом из них, несмотря на дневное время, горели свечи.

Гомес уже стоял за стойкой и наливал еще одну порцию убийственной текилы. Ну вот, юноша, все готово для самоубийства, медленного или быстрого, это уж как хотите. Если, конечно, юноша желает… Юноша желал.

Вооружившись текилой, парень перевел взгляд на скатерти, стулья, сверкающее столовое серебро и зажженные свечи.

– Вы что, кого-то ждете?

– Конечно, жду, – сказал Гомес. – Когда-нибудь они все вернутся. Так говорит Бог. А Бог никогда не обманывает.

– И когда же вы принимали последних посетителей? Уж извините за любопытство… – спросил Джеймс Клейтон.

– А вы посмотрите, там в меню написано.

Отхлебнув глоточек текилы, Клейтон взял со стойки меню и прочел вслух:

– «Cinco de Mayo»… Боже мой, это что же, май тридцать второго года? Это тогда здесь обедали ваши последние клиенты?

– Клиентка… – поправил его Гомес. – Уже в самом конце, когда город умер и его похоронили, здесь оставалась одна женщина. Держалась до последнего – в смысле до тех пор, пока отсюда не уехал последний мужчина. Дальше тянуть ей уже не было резона… А вы знаете, что до сих пор номера всех отелей в округе завалены всякими накидками, вечерними платьями и нарядами для выхода в оперу? Видите, вон там, через площадь – здание с золотыми богами и богинями на крыше? Не золотыми, конечно, позолоченными, иначе бы их тогда же и вывезли. Это – оперный театр, в котором за день до отъезда пела Кармен и прямо во время действия сворачивала на коленке сигары…[35] А уже на следующий день музыка выехала – и город сразу умер.

– И что, никому тогда не удалось уплыть по морю?

– Ну что вы! Мель… Там, за оперным театром, есть железная дорога. Оттуда и уезжали. Последний поезд отходил уже ночью, и артисты пели прямо в вагоне. Помню, я долго бежал за поездом, махал пухленьким красоткам и сыпал им вслед конфетти… А когда последний вагон пропал между деревьями, лег на рельсы, приложил ухо и слушал стук колес, весь в соплях и слезах, как последний estupido…[36]

С тех пор по вечерам я частенько хожу туда – прикладываюсь к рельсам, закрываю глаза и слушаю. Послушаю – все тихо… Ну, и что еще старому дураку остается? Иду домой и напиваюсь. И каждый день твержу: manana, завтра… Завтра кто-нибудь приедет! Ну вот, вы и приехали.

– Сомнительная радость…

– Да нет, почему – самое оно! – Гомес выхватил из стопки старую пожелтевшую газету. – Отгадайте, какой это год?

– Тридцать второй? – улыбнулся Клейтон, кивнув на газету.

– Тридцать второй… Прекрасный год, самый лучший. Других для меня просто не существует… Самолеты не летают. Туристы не шастают. Военные корабли в гавань не заходят. Кто такой Гитлер, вообще никто понятия не имеет. Муссолини тоже никакой не злодей, а вполне себе ничего парень. Даже с Великой депрессией все в порядке – говорят, к Рождеству закончится. Лично господин Гувер обещал![37] Я тут каждый день газеты читаю. Беру из стопки по одной штуке – и перечитываю. Тридцать второй год. А кто же мне запретит?

– Я уж точно не буду, сеньор Гомес.

– Предлагаю за это выпить.

Они выпили еще по стаканчику текилы, и Клейтон вытер салфеткой рот.

– А хотите, я расскажу вам, что происходит в мире сейчас?

– Это еще зачем? У меня же есть газеты. Каждый день – по газете. Через десять лет я доберусь до сорок второго года. Через шестнадцать – до сорок восьмого… правда, боюсь, к тому времени мне уже будет не так интересно. Друзья привозят мне сюда газеты два раза в год, а я просто складываю их стопками на барную стойку. Должен вам заметить, этот ваш господин Гувер под текилу так хорошо идет!

– Он что, еще жив? – улыбнулся Клейтон.

– Сегодня принял важное решение насчет импорта зарубежной продукции.

– Может, все-таки рассказать вам, что с ним было дальше?

– Ну вот еще – даже слышать об этом не хочу!

– Ладно, считайте, что я пошутил.

– Предлагаю за это выпить.

Они выпили еще по одной. Помолчали.

– Вас, наверное, удивляет, что я сюда приехал, – сказал наконец Клейтон.

Гомес пожал плечами.

– Мне-то что за дело…