Полураскрытая роза

– И еще… и время, конечно, паршивое для такого разговора, ведь мы говорим совсем о другом… и я уже Агат сказала, потому что мне было необходимо сначала поговорить с женщиной… но, Лу, я беременна. И пока ты не успел ничего сказать, что бы вывело меня из себя, ребенок твой. С Киллианом я в Нью-Йорке не спала, к тому же так быстро не беременеют. С Киллианом я не спала больше года. Это случилось, когда мы ходили в оперу, в тумбочке не было презервативов. Это был вечер, когда было… мое платье и твой… смокинг. Если бы не это, не эти полоски и волосы… твои чертовы бедра, боже мой, – отмахиваясь от него, говорит Винсент.

«Кто такой Волк?» – спросила у нее дочь.

Кто боится этого доброго волка, сидящего у нее на кровати?

Темные глаза Лу мгновенно теплеют, краешек рта загибается кверху. Он тянется к ней, обнимает ее.

– Tu es sérieuse?[162] – шепчет он ей в ухо.

– Да! Лу! Я серьезно! Тебе не кажется, что у меня и так столько всего сейчас происходит? Считаешь, я буду что-то такое выдумывать, чтобы развлечься? – Она суетливо убирает волосы с лица.

– А ты хочешь этого ребенка? – осторожно спрашивает Лу. – Сразу скажу, что я бы хотел оставить его… если ты хочешь.

– C’est moi qui décide, – говорит она.

Они все молчат и молчат, но церковные колокола звонят.

– Тебе… безразлично, – прерывает молчание Лу. – И больше ты ничего об этом не скажешь?

– Безразлично? Нет! Я на долю секунды перестала плакать, и ты подумал, что мне безразлично? Так спешишь осудить мои чувства, а я даже еще не знаю, что чувствую! И кто так говорит? Безразлично?

– Прости. Пожалуйста… Просто я разучился тебя понимать, – говорит он. – Но если ты вместе с ребенком сбежишь в Италию, я ничего не смогу сделать. Ты исчезнешь, и я больше никогда не увижу тебя… вас обоих. – Он обхватывает голову руками.

– Лу… почему ты считаешь, что я… способна на такое? Как я могу так поступить?

Как же она устала. Хочется есть, и одновременно ощущение полного живота, кружится голова. Даже болит. Она помнит все эти ощущения с тех времен, когда была беременна Колмом и Олив. С Колмом они продолжались целых пятнадцать недель. С Олив было легче, или она постепенно привыкла, точно она не знала.

– И если оставлю… ты молодой… это будет мое решение, а от тебя я ничего не ожидаю. Мне не нужны твои деньги, и тебе не придется… ничего делать. Вот был бы ты старше! Я просто не могу не чувствовать, что краду у тебя время. Прости, но это так. Полный сумбур, – говорит Винсент.

Язык плохо ее слушается. И кажется, что она говорит о чьей-то еще жизни. Слова сказаны, но ни на слух, ни по ощущениям не воспринимаются как обозначающие реальность, которую ей предстоит осознать и в которой предстоит разобраться. Она уже отъединилась от ребенка, хотя бы на время, чтобы на практике увидеть и почувствовать эту реальность.

– Необязательно, чтобы был сумбур. Мы можем взглянуть на это по-другому. Изменить свой возраст я не могу, поэтому не знаю, что говорить, когда ты яростно гонишь меня прочь, – говорит Лу. Лицо у него печальное. Настолько, что она плачет.

– Помнишь, мы ехали на поезде в Лондон и я сказала тебе, что это будет как в трагедии… как в одной из тех старинных, написанных мужчинами книг, где женщина заводит любовника, занимается сексом для удовольствия и в конце умирает? С такими, как я, у вселенной разговор короткий. Это что-то вроде наказания. Беременна в сорок четыре года… в сорок пять рожать. И начинай все сначала. Даже не верится, если честно, что все это на самом деле. Я… мы натворили дел. Этим все сказано, – говорит она и лежащей возле ее ноги смятой салфеткой вытирает нос, промокает глаза.

Лу ложится на кровать и смотрит в потолок. Она спрашивает, о чем он думает.

– Не знаю.

– Лу, я ведь люблю тебя. Это как-то потерялось среди всего прочего, но зато правда. Люблю.

– Может, это не наказание. Может, мы ничего не натворили. Я хочу, чтобы ты оставила ребенка. Я мог бы купить тебе виллу. В Тоскане их полным-полно, – говорит он и тоже плачет, прижимая ладони к глазам.

Взгляд Винсент падает на полку.

Mon cœur mis à nu[163]. Bonjour tristesse. Vivre sa vie[164].

Она встает с кровати и подходит к стопке книг возле комода.

Достает «Два бегущих поезда» Августа Уилсона и, не произнося ни слова, держит так, чтобы Лу мог прочитать название.

– Quoi? – не понимает он.

Винсент, постучав пальцем по названию, прикладывает его к губам, делая знак молчать.

Поняв ее замысел, он вытаскивает «Корни»[165] и показывает ей. Она отвечает книгой «О дивный новый мир», а он уже берет в руки «Ночь нежна» Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда. У нее: «В поисках утраченного времени» Пруста. У него: «Поклонник вулканов» Сьюзен Зонтаг. После длительного раздумья она останавливается на книге «Их глаза видели Бога»[166]. А когда он показывает ей «Родню» Октавии Батлер, она снова принимается плакать.

Он заключает ее в объятия, и они плачут вместе, потому что все меняется, а иногда, когда все меняется, только и остается, что плакать.

Они перекусывают. Они спят.