Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— Вряд ли, — значительно нахмурился широкобородый. — Он хорошо платит. К нему только по контрактам едут… Я зевнул и вызвал взглядом Наташу в тамбур посоветоваться. Если мы сойдем на полустанке, а вертолета еще не будет, придется ждать. А поезд уйдет. Что ж, не возьмет нас «барон» к себе — купим билеты на другой поезд и дальше покатим. — Как думаешь? — Ты мой муж, ты и решай… — рассудительно сказала Наташа. Рано утром мы сошли вместе со студентами возле заметенного до крыш крохотного поселка Еловка. Старики, скрипя деревянными лопатами, вычищали коридоры в сугробах. Сладкий древесный дым пьянил как водка. Ровно в одиннадцать по местному времени в сверкающем синем небе показался вертолет, он сделал круг, снизился над единственной улицей и поднял снежную бурю вокруг. Он завис, работая винтами, мягко присев лыжами на белый наст, не давая им провалиться. Открылась дверца — вылез, чуть пригибаясь, в легкой белой курточке и джинсах моложавый мужчина. Он, улыбаясь, быстро перебрасывая глаза, осмотрел девушек. И мою Наташа тоже. — Ну, отдаетесь в рабство? — спросил. — Прошу. — Но дело в том, что они не наши, — девица, которая раньше была бы комсоргом, показала на нас. — Он рабочий. И с таким высокомерием она это сказала… — Не совсем. У меня секретный разговор! — Я успел вклиниться во-время, ибо на лице хозяина вот-вот могло возникнуть выражение смертельной скуки. — Можно вас на семь секунд? То ли Концевича заинтриговали неожиданные «семь секунд», то ли Наташа понравилась… Смуглый, быстрый, он поиграл губами и шагнул в сторону. Я, стоя спиной к студентам и грохочущему вертолету, внятно прокричал: — Я — скрипач! Окончил консерваторию! Но могу делать и черную работу. — Лишь бы он не вспомнил про скрипача, о котором говорил по телевизору Мамин (удивительное дело, народ запоминает именно такие слухи — кто украл, кто увел!). И поэтому я торопился с новой информацией. — Нам не дала пожениться ее мама. (Ах, надо было сказать не «мама», а «мать». «Мама» тоже опасное слово — близко к «Мамину».) Богатая стерва, директриса магазина. — Я врал и бил наверняка. Моему собеседнику, крутившему миллионами долларов, была, я думаю, смешна фраза о богатой матери Наташи. Так и оказалось. — Деньги… какая чушь собачья. Что выше любви? — У него запел в нагрудном кармане телефон. — Сорри. — Достал трубку, оскалился, как это делаю я, вслушиваясь. — Да. Сейчас еду. — И подмигнул с улыбкой, как заговорщик. — Альберт Иваныч. Будете моим личным музыкантом? А твоя жена — фрейлиной? Летим. «Там разберемся…» — я вскинул на спину рюкзак, схватил чемодан и повел под руку Наташу к елозящему на снегу вертолету. Что нас ждет? Внизу проплывали нефтяные вышки. Горел над трубами газ. В голове неотвязно гремела очередная песенка из ресторанного репертуара: «Стою я раз на стреме… держу в руке наган… И вдруг ко мне подходит неизвестный мне граждан… Он говорит: — В Марселе такие кабаки! Такие там мамзели, такие бардаки! Там девочки танцуют голые, там дамы в соболях… лакеи носят вина, а воры носят фрак…» И еще вспомнилась: «Постой, паровоз, не стучите, колеса…» Когда я теперь увижу маму родную мою, отца, сестренку?.. Внизу показался красный кирпичный городок на снежной целине с серыми надутыми полосами грязи, круглая площадка с флажками по краям, к которой, завалясь на бок, вертолет и устремился.