Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— Подождите, пожалуйста, я на минутку к заведующей… — и с книжечкой ушла за стеклянную отгородку с нарисованным гербом. Наташа, испугавшись, тихо выскользнула за дверь, убежала. — Оставила, — Андрей прекрасно ее понял. Конечно, сберкнижка не пропадет, но Наташе теперь нужно будет (во избежание любых сложностей) оформить документы, удостоверяющие, что она — это она. Вполне могло случиться, что арестовали и ее счет. Или сам Валерий Петрович, когда она исчезла, наложил на него лапу (с его-то связями). Или догадался, что Наташа бежала с Андреем, или распорядился, чтобы за судьбой денег следила милиция — вдруг те, кто выкрал его жену, приведут ее в кассу забрать денежки для них. — Туда я больше не пойду… — бормотала Наташа, оглядываясь на дверь. Андрей защелкнул замок. — Они меня захватят… чеченцев натравят… Там у входа толпа этих черных. Андрей повесил ее плащ на вешалку, обнял Наташу, усадил на лежанку. Хотел раздеть и уложить.

— Не надо… — простонала она. — Потом. — Застегнула блузку, выпила не вылитый холодный чай. — Уедем, а? — Куда? — снова спросил ее или себя Андрей. — Можно ко мне в Старо-партизанский район, дом остался заколоченный… если тетка на дрова не разобрала… — Мать наказала ей, уезжая: пусть дожидается внуков. Но Ленкины дети в деревню не поедут. А у Андрея пока нету детей. Может, туда и закатиться? Кому там нужна его скрипка? На что они будут жить? Картошку посадят? Вдруг трубка, лежавшая на столе, зазвонила. — Что это?! — Андрей удивленно смотрел на нее. — Альберт Иваныч через космос поймал? Он раскрыл трубку и приложил к уху. И услышал негромкий мужской голос: — Вы звонили по телефону два-два три-три два-два? И он вспомнил — прошлой осенью точно так же его мгновенно вычислили в доме Мамина. Значит, и теперь нашли его оттуда? Кто?

— Что угодно?.. — Надо было бросить трубку, а он: «Что угодно?» — Звонили-то вы. Что хотели? «Вот это аппаратура!..» — еще раз восхитился Андрей, и неприятный страх залил его тело. — Наталья с вами? Так? — Я не знаю, о какой Наталье вы говорите

— Скажите ей, дядя Валера завещал городскую квартиру, но только если она и меня тут пропишет… Тут же четыре комнаты. Я приставать не буду, я приехал учиться. — А вы кто? — спросил Андрей, понимая, что влезает в темные чужие дела — Наташа стремительно отдалялась… — Как я понял, племянник?

— Да. Да. Пусть она придет сюда. Хотите — с вами, если она боится меня. Вы по какому сейчас адресу? Сабанов, суетливо нажав на крохотную кнопку, выключил телефон. Наташа смотрела на Андрея и в то же время не на него, а вскользь, мимо — все слышала и поняла главное: о ней Мамин не забыл. И когда Андрей отчужденно пересказал ей суть разговора, она кивнула с некоторой важностью. — Да, это сын его сестры… Сашка… по моему, вообще малыш… — Она произнесла «вааще». — Лет семнадцать ему или восемнадцать… «Очень мило. Очень-очень. Наступила снова осень. Птички только прилетели — и опять они ку-ку… Вот и возлюбят молодые люди друг друга». Но Сабанов устал бегать от судьбы — они с Наташей сейчас же пойдут туда, в бывшее логово пахана. Или завтра? Да, лучше завтра…

25

Автор должен со всей определенностью сказать: больше не будет никаких стихотворных снов Сабанова. Они ему перестали сниться, потому что Андрей теперь как бы и не спит. Днем и ночью держит свою печальную синеглазку за локоть, каждую секунду боится, что исчезнет, как дым, ускользнет, убежит… Он не отпустил в Наташу в красный дом и на следующий день — пил и заставлял ее пить. А с утра резко сказал: — Сядь, я тебе буду играть. И объяснять, что играю. Чтобы ты понимала, чем я живу! Сядь же, говорю, и смотри на меня! Она опустилась на стул, безучастно посмотрела на него. — Значит, так. — Дрожащими рукам Сабанов вынул из футляра инструмент и смычок, подвернул винт, потрогал струны, все неплохо. — Значит, так. Как кто играет — в конце концов, не имеет значения. Вон, венгерские цыгане… кто их учит, по какой системе… а начнешь слушать — мороз по коже. Все эти украшения… форшлаги, группетто… Ты понимаешь? — Он запел на скрипке чистую нежную мелодию Бородина. И продолжал торопливо говорить. — Музыкальные жанры бывают разные… одночастные, двухчастные… разного ритма… вальс ты знаешь… Нет, я тебе сначала про Паганини. Слышала про такого?

Она молчала.