Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Можно было бы, конечно, с улыбкой, небрежно, спросить, как, мол, тут дела, поругать сына за дурацкие усы (в этом Наталья была на стороне мужа), но Наталья не дала и слова сказать. Она в лоб громко начала:

— Это что же получается? Дожили. Разврат.

И замолчала, моргая глазами. Сын молчал, но пунцовый вид его доказывал, что он чувствует себя неловко — наверное, донес матери, а теперь кается.

— Ну, взрослые же люди… — забубнил Петр Платонович. Он терпеть не мог слез. — Ну, ты тоже зря… ну, было…

— Если бы было?! — взъярилась жена. — Он же на ней хочет жениться!

— На ком?.. — Поперека удивленно воззрился на сына. Тот заметался глазами. — Это вот на той… что я в автобусе видел? — добавил он совершенно лживую фразу, но имея в вижу, конечно, ту, что была с сыном на его квартире.

Жена ахнула, всплеснула руками.

— В автобусе? Как же может зэчка покидать колонию? — И накинулась на сына. — Ты использовал служебное положение?! Тебя, сынок, просто посадят! Вместе с ней на десять лет!

Постепенно до Попереки дошло, что сын женится на молодой женщине, отбывающей срок в колонии, где он служит воспитателем.

Поперека не знал, как к этому отнестись. Он ее в глаза не видел, не слышал ее голоса, только помнит оставшийся после нее в постели горьковатый запах истомившегося без любви женского тела. Наверное, по этой причине он и не выгнал сразу Люсю домой — его возбудил, как зверя, этот чужой запах.

Сын сидел, надув губы, и упрямо молчал.

Чтобы помочь ему, отец спросил:

— Как хоть зовут? Сколько ей лет?

— Таня… — шмыгнул носом сын. — Аникеева. Ей двадцать два, она хорошо поет.

— И за что она туда…залетела?

— Статья сто двенадцатая, часть вторая… «д»…

Мать вскочила, отошла к окну, оттуда посмотрела на сына.

— Ты может по человечески? Убила кого? Или ограбила?

— Ну… из ревности… побила подругу… Вообще, должны были ей дать сто тринадцатую… в состоянии аффекта… но она пришла к ней домой через два часа… врачи говорят… — Кирилл махнул рукой и замолчал.

— Представляешь?! — Наталья уже обращалась к Петру Платоновичу. — Ты где-то бегаешь, ну, ладно тебе плевать на свое здоровье… тебе плевать на семью, а эта халда через неделю выходит на волю и будет тут жить. Я так понимаю, не выгонять же!.. — И Наталья навзрыд заплакала.

Поперека сел рядом с сыном и положил руку ему на могучее плечо.

— Ну, я же тебе сказал — иди на мамину квартиру… а я в твоей комнате поживу.

— Поживу! — взвилась Наталья. — Тут не проходной двор! Он поживет! У меня могут и свои планы!

— Пожалуйста! — улыбнулся Поперека. Уже свободой запахло. Хотя жаль, конечно, Наталью, если и сын уйдет, и муж. И дочь далеко в Москве. Замуж Наталья вряд ли соберется…

Петр Платонович помнит, как обычно сдержанная Наталья рыдала, когда они вновь сошлись: «Я эту твою Люську, идиотку, никогда не прощу… она же блядь… она же тут, в Академе, со всеми спала…»

Да, стоило ехать из Новосибирска в другой город, чтобы встретиться со школьной любовью. С постаревшей, конечно, блеклой, смешной… но любовью! Было!

— Наташенька… — мягко молвил Петр Платонович, переходя в наступление — только так можно успокоить женщину. — Ну что ты такое говоришь? Ловишь на каждом слове, как мент. Я просто ему предлагаю пойти жить на ту квартиру. Если у тебя планы, я поживу в другом месте.

— В каком? — напряглась Наталья. — Где ты собираешься жить?

— Ну я же ночевал, и не раз, в лаборатории? Там диван. Там все удобства. — И он вновь обернулся к сыну. — Я тебе дал ключ? Флаг в руки и вперед.

Кирилл хмуро молчал, толстый, жаркий, с облупленным до сих пор с лета носом.

— Не надо нам ничё, — ответил он, наконец. — Мы к ее матери поедем жить. Это на Байкале. А тут жить мне западло. Про тебя все говорят — крутишься волчком… ни нашим, ни вашим… Я человек определенный во всем — вот решился. И я ей буду верен.

Стиснув зубы, Поперека смолчал.

— Ладно, сын… — молвила, смягчившись жена. — Иди спать. Мне еще с ним поговорить надо.

«Интересно, о чем еще она собирается со мной говорить? — подумал Поперека и вновь ощутил тоскливый холодок на сердце. — Неужто Киря все-таки наябедничал?»

Насупленно склонив бритую усатую голову (тоже казак нашелся!) и не глядя на родителей, сын прошастал в свою комнату. А Наталья тихо, но резко прошептала:

— Посмотри мне в глаза? Ты опять с ней встречаешься?

— С кем?

— Соседка видели. Ты забыл, мы у Анны Михайловны мед покупали, когда еще мама твоя была жива… Позор! Стыд! — снова заплакала Наталья. — К нему женщины ходят!

«Ходят? Женщины ходят?» К Попереке только одна «приходила» на рассвете — Соня. Но и уходила одна на рассвете — Люся. Какая мерзость. Ведь и вправду, Петр Платонович вполне мог без них обойтись. Рассказать про Соню… что она приходила его предупредить об опасности? Но ведь она осталась у Петра Платоновича… ну и что? Дело-то было днем.

Жена что-то продолжала бормотать, подбородок ее покраснел, на нем сверкали слезки:

— Ты или разводись, или веди себя достойно…

Дело было днем. Но оправдываться все равно стыдно. Да еще гадать, кого из этих женщин видела милейшая тишайшая метр с седой косичкой бабушка.