Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— А вы почему не пьете? — хохоча и приплясывая, спросил у Валентина Петровича священник (или ряженый). — Господь бог не возбраняет играть во смерть, испытывать себя. Сказано же в книге Бытия, Господь заповедал помнить о спасительном страхе смерти… а вот дьявол сказал: нет, не умрете… почему беспечные люди так и живут, будто будут жить вечно…

— Все привезено из Москвы, господа, заказано в ресторане «Прага»… — объяснял, обходя гостей, сын Игоря. Как всегда, он был в черной рубашке, на рукаве закрученная свастика — знак РНЕ.

Вон оно как! Хотя… что мальчик сделал дурного? Отец попросил помочь в развлечении — он помогает. Учится приемам боя — сейчас это полезно. Ты главного о нем не знаешь — что он думает о жизни, о любви, о женщинах, о смерти. Попробуй с ним поговорить.

— Андрей… — Углев мягко улыбнулся. — Не думаете поступать куда-нибудь? Отец ваш сказал, что со спортом не получилось… может быть, вы бы пошли на физику или занялись экономическими дисциплинами?

— Там будет видно, — холодно ответил парень и прошел мимо старика, как мимо пустого места.

Н-да, недружелюбие так и сквозит из богатых малышей, если это, конечно, не поза, благоприобретенная у телевизорного экрана. Кто знает, может быть, в глубине души он робкий и нежный человек. Но кто и как проникнет за его защитную кору? Наверное, лишь любовь это может, девочка, красота? Но что-то не видать в компании русских самураев юных дев… это опасно… Надо будет непременно с ним поговорить.

— И сыр у нас классный, — дергаясь в красном гробу, кричал Игорь. — И тарталетки, и угорь, и черная икра… Ешьте, вспоминайте меня!..

Почему никто не плачет? В древнем Риме плакали!

И к нему немедленно подошла женщина с серым лицом, с распущенными волосами. Она давно стояла поблизости, готовая к тому, чтобы зарыдать, да ей не давали сигнала.

— На кого ты нас покинул?.. — зарыдала она. — Как же мы без тебя жить будем?.. Бесценный наш, милый…

Татьяна повернулась и пошла прочь, к «феррари», мотор взвыл, и машина полетела вверх, в город…

Кто-то бубнил, объяснял Углеву (ага, все тот же священник):

— Хотел прямо в церкви чтобы отпели… ну, на это мы пойти не можем… это было бы богохульство… — и, потянувшись к уху Валентина Петровича, доверительно шепнул: — Обиделся на нашего владыку, надеялся на орден… А меня вы не помните, я в девяносто седьмом кончал?

— Конечно, помню, — ответил Углев. Он вспомнил: Сима Попкин, над его фамилией издевались, ученик был средний, жалкий.

Подбежал Калачевский, он был возбужден, сверкая глазами, смотрел на свою жену, как читает она Петрония:

— Все-таки красавица, а? Вот она — актриса! Ей бы в театре работать!

Углев с мягкой привычной улыбкой кивнул. У Калачевских до сих пор не было детей, и трудно сказать, Эмма ли все откладывала возможность родить ребенка, или здесь было виновато чье-то нездоровье. В последние годы Калачевский резко постарел, лицо словно кошка оцарапала, глаза к вечеру красноватые. Учитель он неплохой, ростом высок — детям нравится, но то ли провинциальная скука его сломала, и он втайне пьет, то ли его вправду точит некая болезнь…

— Валентин Петрович, — вдруг негромко обратился к директору школы молча стоявший рядом Чалоев. — Хотел с вами на два слова.

— Слушаю вас.

Чалоев повернулся спиной к Калачевскому, к столу. Он, кстати, здесь не пил и не ел ничего, как и Углев.

— Я, Валентин Петрович, как говорится, внедрился, работать уже не мешают. Основываю благотворительную фирму. Не пойдете к нам одним из учредителей? Вы будете нам иногда помогать своими советами. А вообще, это больше представительская деятельность. Клянусь близкими, все в рамках закона. Будете получать… ну, раз в десять больше, чем в школе. Но вашей работе в школе наша совместная работа никак не помешает.

Валентин Петрович долго смотрел в его желтое лицо. Чем-то все же Чалоев отличается от шумной здешней братии. Прямым жестким взглядом, может быть. Эти-то больше ухмыляются. И все равно, стоит ли идти к нему, даже на пустяковую должность с хорошей зарплатой?

— А чем вы занимаетесь? Ну, чтобы я знал.

— В общем, торговля. А в частности… — человек с Кавказа помедлил. — Медицина.

«Медицина? Не наркотики ли? На днях представитель УВД области рассказывал по телевидению, как резко увеличился приток героина и гашиша из южных областей России. Но почему ты думаешь, что к этому непременно причастен Чалоев? С другой стороны, жил я без их денег, проживу и дальше. Увязнешь — ногу не вытащишь, как из ведра с дегтем».

И, улыбнувшись, Углев ответил:

— Боюсь, не получится.

— Да? Напрасно, — процедил Чалоев. — Я бы вас уберег.

— Уберег? — удивился Углев. — От кого?

— От всех, — ответил Чалоев и картинно отвернулся.

— Всем раздать свечи! — кричал Игорь из гроба, снова ложась с подожженной свечкой и с улыбкой глядя из гроба в небо.