Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— Кажется, перестали бить, — осторожно ответил знаток.

— А раньше?

— Что раньше? — Бородач долго молчал. — Святой инквизиции не снились опыты наших. Взнуздывали ремнями — называется «ласточка». И на горшок с живой крысой сажали, и каблуком на гениталии, и круглые сутки свет в глаза… «Таганка, полная огня, Таганка, зачем сгубила ты меня?..» — это ведь не метафора, дескать, полная страстей. А именно — огня. Света.

— Но политические вроде в «Матросской тишине» сидели? — попытался выказать свои познания мужичок в тельняшке.

— В «Бутырках», в «Лефортово». Да куда сунут, там и сидели.

И впервые эти страшные названия прозвучали, как имеющие прямейшее касательство к судьбе Алексея Александровича. Он застонал. Сжимая зудящий правый кулак, подумал: вот сейчас ляжет — и ну ее, эту контору, на хрен. Орать будут — не встанет. Пусть пристреливают. И он повалился на койку, не раздеваясь, зло посверкивая из-под согнутой руки глазом на железную дверь…

Только упал человек в забытье, как ему показалось: тут же и разбудили:

— Левушкин-Александров!

«Не встану». Но встал. Господи, ведь еще ночь? Куда они его? Снова во дворе. И вновь лезет в автозак со включенным двигателем, опять везут по городу, рядом с ним садятся какие-то мрачные люди и милиция, их высаживают, машина кружит по городу, кружит… Измотанный профессор, кажется, заснул, мотая головой. Его будят, конвоир отпирает дверцу в серый рассвет и больно толкает в плечо:

— Приехали! — Внизу стоят двое других конвоиров. Где же мы? Ага, возле здания ФСБ. Очень, очень мило. Крыша дома уже красная — солнце встает…

И вот Левушкина-Александрова ведут наверх. Не в тот кабинет, в котором он бывал, а на третий этаж, в большую длинную комнату с портретами молодого Президента России и железного Феликса друг против друга на стенах. Огромный стол, стол поменьше и совсем маленький столик, на котором разложены подарки китайцев — кожаный кейс, конверт с иероглифами, памятная медаль и ноутбук.

За средним столом сидит, щелкая на клавиатуре компьютера, юная девица в очках. И выстроились, разглядывая вошедшего, трое офицеров госбезопасности. Но из тех троих, кто проводил обыск, здесь только один лейтенант Кутяев. Ближе к арестованному стоит миловидная женщина лет тридцати, в сером костюме с галстучком. И поодаль — волком смотрит майор Сокол.

Алексей Александрович понимает, что он жалок — небритый, грязный. Но что он мог поделать, если ему не дали и минуты отдохнуть?

— Здравствуйте, господа, — машинально здоровается и тут же, сердясь на себя, поправляется: — Это я левому портрету. Чем обязан? — И старательно улыбается, как некогда улыбался в любой ситуации друг студенческих лет Митька Дураков…

Первый допрос, как ни странно, не запомнился, как он должен бы запомниться, — до малейшего штриха, до малейшей интонации. Словно во сне или бреду.

— Как вы себя чувствуете, Алексей Александрович? — спрашивает женщина.

— Нормально.

— Тогда поговорим, — это уже вступил в разговор майор Сокол.

А юноша Кутяев сегодня в клетчатом, и лишь теперь, на свету и вблизи, можно разглядеть хлюпика с выступающими зубами кролика, почему и усики отрастил. Он так же, как и старший чекист, старается величественно водить взглядом, совершать медленные движения, столь неестественные для него… Кивает после каждого слова, которое произносит майор. Женщина смотрит на Левушкина-Александрова, пожалуй, сочувственно.

— Прежде всего вам понадобится адвокат… И мы можем предоставить…

— Я ни в чем не считаю себя виноватым. Поэтому адвокат не нужен.

— Но вам положен адвокат!

— Считайте, я сам и есть адвокат! Адвокат Левушкин у профессора Александрова! Можете мысленно разрезать меня надвое. А можете не мысленно…

— Намекает! — подал голос лейтенант. — У нас не режут, господин профессор.

— Четвертуют? — Алексей Александрович с досадой взялся за нос. Зря злит этих работничков. Да и страшноватая контора, честно говоря. — Хорошо! С юмором покончено! Чем я виноват перед государством? По какому праву арестовали, товарищи следователи?

Майор, опустив очочки под мохнатые брови, прошел за стол, сел и открыл папочку.

— Вот это правильно, Алексей Александрович. Сядьте, пожалуйста.

Левушкин-Александров продолжал стоять. Женщина опустилась на стул, Кутяев отошел к окну, облокотился на подоконник.

— У следствия к вам вопросы, Алексей Александрович. Вы, конечно, можете не отвечать, снова сославшись на пятьдесят первую статью Конституции Российской Федерации. Но в ваших же интересах разъяснить свои действия. Вы обвиняетесь в том, что передали китайской стороне информацию, являющуюся государственной тайной.

— Вы опять про электризацию спутников? Да сколько же можно! Это открытая, десять лет как открытая тема!

— А вот мы получили из двух академических институтов заключения по этой тематике. Они считают: ваши действия носили преступный характер.

— Из каких институтов?! — поразился Левушкин-Александров. — Этого не может быть! — Он потер лоб рукой и сел на стул. Бред какой-то.