Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

И вот среди дня в камеру явился юноша-адвокат, нанятый Брониславой. Он сказал, что в связи с окончанием следствия скоро профессору изменят меру пресечения — или отпустят домой до суда с подпиской о невыезде, или вернут в больницу, потому что главный врач областной больницы обратился с протестом в Москву, в Минздрав и к руководству ФСБ.

Алексею Александровичу что-то не понравилось в адвокате. Глаза масляные, что ли. Он не мог сформулировать свое отношение к вертлявому этому человеку, кружилась голова и болезненно дергалась «сердечная» мышца в спине.

— Спасибо. Как вас?

— Чуев Евгений Яковлевич, — повторил торопливо юноша.

— Спасибо, спасибо…

И наконец пустили на свидание жену. Бронислава вбежала, как тигрица, обняла его, исхудалого, сутулого, и заплакала. Он смотрел на нее, поблекшую, неряшливо одетую, жалел ее и одновременно думал: «Вот сказать сейчас: „Броня, судя по всему, меня посадят, выходи за другого, все равно у нас уже не будет ничего. Я сгорел… Любил другую, поэтому, наверно, последние искорки таланта и погасли, судьба отвернулась…“» Думал и, конечно, не сказал.

А она быстро, шепотом, оглядываясь на дверь, докладывала новости: что адвоката смотрела Муравьева, решили — пусть поработает. Что Марьясов в Москве ходил заступаться за него… Что приехал Белендеев… Что Ваня Гуртовой резал себе вены, но мальчика спасли… Что Женя Коровин и Артем Живило встали перед зданием областного управления ФСБ с плакатом: «МЕСТНЫЕ ШЕРЛОКИ ПОЗОРЯТ НОВОЕ ЛИЦО ФСБ!» И что их пару раз отгоняла милиция, но когда показали по НТВ, перестали отгонять… И что Кукушкин погиб под машиной.

— Как погиб?! — ужаснулся Алексей Александрович.

— Погиб. Говорят, пьяный был, переходил улицу, и грузовик…

— Его специально! Он тут кричал… Где он погиб? В каком месте?

— Нет, нет, не думай, это возле старого аэропорта, где барахолка… Нет, нет, он был безвредный человек… Мы так тебя ждем!.. — Броня целовала мужа в губы, в лоб, в щеки. — Мы тебя любим! Сын нарочно учит китайский, задирает дураков… Тебя вот-вот должны выпустить… — Она достала из лифчика крохотную картонную иконку Божьей матери. — Это от мамочки, просила передать…

Утром его вызвали на допрос, конвоиры провели «китайского шпиона» в уже знакомый следственный кабинет на втором этаже. Опять лейтенант Кутяев будет усиками дергать? Нет, сегодня что-то новое — встречает женщина. Та самая красотка, что при первом допросе стояла рядом с майором Соколом. Только теперь она в длинной юбке. И шарфик розовый на шее. Прямо Кармен.

— Здрасьте! Проходите, садитесь, пожалуйста… Я капитан Шедченко. Но можете звать — Татьяна Николаевна.

— Она же Ольга Васильевна, — хмыкнул Алексей Александрович. — Она же Лаура Рикардовна. Возраст около тридцати, очки не носит, линзы. Волосы крашеные, теперь блондинка. В любви несчастна, коли перекрасилась в блондинку…

— Вы что, цыган? — усмехнулась следователь и дала знак сотруднице за компьютером не записывать эти слова. — Кстати, некоторые обиделись на вас за ваши психологические портреты.

— Я так и понял. Например, прокурор, который подписал постановление об аресте.

Капитан Шедченко нахмурилась:

— Перестаньте. Я шучу, и вы шутите. Тут дело государственное, и давайте серьезно. — Она подала знак помощнице. — Итак, мы закончили работу над уголовным делом.

— И меня отпустят? Теперь я уж никак не смогу повлиять на следствие.

— Посмотрим, — ответила следователь. — Но у нас есть вопросы, ответы на которые с вашей стороны могут смягчить ситуацию. Мы бы хотели взаимопонимания. Могу я задать вам первый вопрос?

— А могу я? Все-таки лицо пострадавшее…

— Нет. — Она была серьезна. — Лицо пострадавшее — наше с вами государство. Несмотря на все огромное давление со стороны прессы и некоторых ваших коллег, которое вас, видимо, радует и внушает надежды, нас никто не убедит, что два академических института, приславшие заключения по вашему делу, не разбираются в тематике.

Алексей Александрович мучительно улыбнулся:

— А они действительно из тех, кто разбирается?

— Скоро узнаете, — сказала она.

— Но скажите… Вы сами верите, что я передал гостайну?

— Вопрос такой. — Шедченко снова дала знак помощнице. — Раскаиваетесь ли вы в содеянном? И если да, можете ли конкретно рассказать, что именно вы там делали для них? По пунктам.

— Только то, что было в открытой печати. Да я ничего другого и не знаю. Ну не верите — езжайте к ним, допросите!

Капитан Шедченко резко бросила:

— Гражданин Левушкин-Александров, мне не до шуток!