Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

И всему тому, что я сам говорил в Доме ученых час назад — верить ли? Так ли я думаю действительно? Почему щемит горькая мука душу? Что с нами? Куда нам плыть, как спросил однажды Пушкин…

Громада двинулась и рассекает волны…

А еще птица-тройка скакала по белому свету, восхищая нас….

А может, и нет ничего — ни корабля, ни тройки, лишь тайга с вековыми нетающими даже летом залежами льда по оврагам… Есть земля, набитая золотом и нефтью, и мы тут стоим, мелкие, робкие люди, недостойные этой сказочной земли, потому она и продана на наших глазах — кажется, вся с потрохами — говорящим по-русски жуликам с видом на жительство в дальних странах… И нам тут уже делать нечего. Изображать патриотизм? Какой патриотизм? С любовью вот к этой гнилой березе, на которой дети хотели покачаться, а она рухнула и придавила соседскому мальчишке ногу? Что делать?

И вспомнились усмешливые слова покойного друга Мити: а делай, что делал. Если начал бриться, так и дальше брейся, пошел горную речку вброд переходить — не останавливайся… Так и будет. И нечего более изливать слова на измученную душу. Вспомни, что академик Соболев называл тебя вторым Резерфордом. Вспомни, что у тебя есть ученики, которые никогда не предадут. Вспомни наконец, что на Севере, на реке Кандара, живет скуластый сумрачный человек Катраев, который тоже не собирается никуда уезжать, он ждет на своем руднике от тебя помощи и обещает помочь тебе. Обещания, которые даются в тюрьме, на вес золота, не правда ли?

Алексей Александрович снова набросил на плечи старую кожаную куртку и спустился на улицу встретить жену — она звонила с работы, она сейчас подбежит, жаркая, верная, белолицая…

ЭПИЛОГ

А все могло быть иначе…

…Хотелось во второй раз пойти в общежитие, но он сдержал низменную, жгущую, как окурок в кармане, страсть и остановился попить холодного квасу на углу. В эту секунду ему на голову упал кирпич с поддона, поднятого на тросах строителями… Он долго потом лежал дома с сотрясением мозга и, придя к нему в подвал на Набережной, Галя Савраскина читала сказку «Маугли»…

А потом у них была свадьба в столовой № 22, а Бронислава вышла замуж за Митю, пока он еще не погиб… Митя сам неуступчивый, он покорил эту белую лошадь…

И они долго дружили — семья Алеши (где и сын Митька, конечно) и семья Дмитрия (где сын Алешечка).

Просто надо было в свое время сделать шаг в любую сторону — и ты выныривал из прозрачной коробки предопределенности. Немного больше усилия и света на земле больше…

Но и описанный год из жизни А. А. Левушкина-Александрова показывает, что талантливый человек всегда спасает других, а если получится — и себя.

2000–2002, Красноярск

― ОЧИ СИНИЕ, ДЕНЬГИ МЕДНЫЕ ―

(Из «Сибирских хроник»)

Посмотри на меня, Василиса!

Без тебя все горилки я пе'репил!

Посмотрела глазами василиска

стал я пепел…

Из стихов А. Сабанова

Глава первая НЕВОЗМОЖНОСТЬ ПОНЯТЬ

1

Зашел в магазин купить плавленых сырков и замешкался — отгораживая пространство, здесь теперь торчали никелированные столбики, соединенные сияющими цепями, — магазин работает опять, как в советские времена, — с кассой по выходе. О да, Андрей не обратил внимание — над входом появилась красочная вывеска с колбасой, виноградом и цветами по краям: «СУПЕРМАРКЕТЪ». Добавились проволочные корзинки, обязательные для покупателей, да форма на молоденьких продавщицах, похожая на форму стюардесс.

Девушки сегодня — редкое дело — молчали, меж собой не переговаривались, но, стоя по другую сторону витрин, старательно улыбались посетителям, как тот стюард — почему-то вспомнилось — из романа про знаменитого капитана Немо, который (стюард) умирал молча и с улыбкой — то ли из нежелания открыть перед незнакомцами свою национальность, то ли привыкнув к бессловесному героизму.

Однако, плавленых сырков не было. Между массивными комками ветчины, обтянутыми крест-накрест фабричной леской и напоминавшими морды бульдогов в намордниках, и как бы под их охраной, имелись, конечно, имелись в наличии сыры немецкие и голландские, венгерские и бельгийские, круглые и овальные, как хлебы, и в виде труб и в виде квадратных кирпичей, в разноцветных одеждах, — нежные, они мерцали под мягким светом ламп, позевывая на разрезе маленькими ртами дырок, интригуя иноземными названиями, но все они были явно дороги. И дело не в их огромных размерах — лежали тут и мелко расфасованные, в серебряной бумаге, как раз годящиеся — как и наши плавленые — для намазывания на хлеб. Но эти были сложены плотными клинышками в круги и эллипсы, и представляли собой, судя по крохотным разъясняющим картинкам, чудесные сорта с креветками, с ветчиной, грибами, травами, к тому же были запечатаны сверху прозрачными крышками… Небось, всего парочку долек выковырять и продать не захотят? Нет, не захотят.