Полусолнце

Еще Хэджам рассказал, что потомки Сусаноо способны управлять сновидениями: внушать существам чувства – радость или страх, насылать тревогу, придавая кошмарам больше реальности, или, наоборот, приглушать их.

– Не думал, что все так плохо. – Хэджам взял меня за руку и провел пальцами по внутренней стороне ладони. Только сейчас я заметила запекшуюся кровь в ранах от своих же когтей.

– Я… я…

Глупая девочка, вроде бы взрослая, но все еще ребенок. Может, у меня и не было шанса влюбиться, потому что тот, кого я хотела любить, меня отверг, а сейчас вот так сам пришел ко мне, держит за руку, и я уже не помню ни о кошмарах, ни о чем бы то ни было еще.

Хэджам придвинулся ближе и, обхватив руками, прижал меня к себе. Не веря в происходящее, я осторожно опустила голову ему на грудь и, закрыв глаза, вдохнула его запах. Что-то острое и горькое, как перец. Не помню. Честное слово, не помню.

– Поспи, Рэйкен. Поспи, мое сокровище.

– Рэ… Рэйкен?

– Имя, которое дала тебе мать, и имя, которое оставил отец, – прошептал он, поглаживая меня по волосам. – Не нравится?

– Нравится, – протянула я, мысленно повторяя: «Рэй-кен. Рэйкен. Рэ-э-эйкен».

Постепенно он успокоил мое дыхание. Краска с лица схлынула, и я отдалась дреме, хоть и отчаянно цепляясь за реальность, не желая упускать его движений – рук, скользящих по моей голове, губ, касающихся моих волос. Но сон в итоге взял свое, и последнее, что я услышала, – далекий шепот, предназначенный женщине, которой я стала в ту ночь. Рэйкен.

– Ты так прекрасна, мое сокровище.

Чувства, которые разгорелись с новой силой, стали моим спасением. Я цеплялась за них всякий раз, когда вокруг сгущалась безнадежность, когда отчаяние, вызванное кошмарами, накрывало меня с головой. Хэджам ничего не обещал и больше не давал поводов, но я помнила каждую деталь той ночи и жадно воспроизводила призрачные объятия и сладкое дыхание.

Сейчас я виню себя за ту слабость, но вместе с тем понимаю, что, если бы не она, я бы сгорела от страха и одиночества.

Я не только боялась кошмаров, которые снова и снова возвращали меня к вине за случившееся, но и злилась на свои сны – потому что они вытесняли из памяти все хорошее, что связывало меня с мамой и Касси. И, конечно, проще было забыть прошлую жизнь полностью, чем бороться с обманчивыми снами. Но я не хотела ее забывать. От мамы и Касси у меня остались всего две вещи: фигурка кодама, которую я похоронила в земле бывшего дома, и одежды отца, оставленные у мико Кены и ее матери.

Я решила забрать костюм и через несколько дней после ночи, проведенной в объятиях Хэджама, отправилась в селение на берегу Янтарного озера. Пришла в сумерках, завернувшись в темный плащ, и, удостоверившись, что меня никто не видит, постучала. За хлипкой дверью послышались шаркающие шаги, и вот на меня уже смотрит уставшее, осунувшееся лицо Дороши.

– Здравствуйте, Дороши-сан, – я низко поклонилась.

Время. Вот о чем говорил Саваки. Прошло десять лет, а я и не заметила. В моем новом мире это была вспышка, никак не отразившаяся на мне, а в мире Дороши и Кены – весомый отрезок, наложивший на них серьезный отпечаток. Дороши постарела – так сильно, словно минула целая жизнь. Ее плечи гнулись к земле от незримого груза, морщины оттягивали кожу лица, а глаз было почти не видно из-за нависающих бровей.

– Кто это?.. ох, Рэй, это ты!

Рада мне или просто не ожидала встречи?

Не спросила, как я поживаю, а сразу к делу перешла. Говорила вежливо, но без сантиментов. Я опешила, но сказала, что хочу забрать свои вещи. Тогда Дороши скрылась в хижине, затворив дверь перед моим носом, а спустя пару минут вернулась со свертком.

– Вот твоя одежда. Выстирала ее давно, но больше не притрагивалась. Так что ты постирай еще раз – сколько лет прошло!

В благодарность я склонила голову. Из глубины хижины послышался надрывный кашель, и лицо Дороши скривилось, губы сжались в тонкую линию.

– Кто там? А где Кена?

– Деточка, – Дороши ухватилась за край моего плаща и отвела в сторонку, – господин сказал, что забрал тебя и что жизнь твоя наладилась. Это хорошо. Я рада за лисью сиротку. Но у нас тут жизнь другая…

– Что случилось, Дороши-сан? Что с Кеной?

Женщина покачала головой, беззвучно шевеля губами, а потом спрятала лицо в ладонях и глубоко вздохнула:

– Умирает моя Кена.

– Умирает. Чахотка у нее.

Мы с Хэджамом прогуливались по каменному саду в тени кедровых деревьев. Костюм отца я выстирала, но так и не надела.

– Почему ты расстроена?

– Она еще молода. И мне… Дороши мне жалко, – призналась я. В конце нашего свидания женщина расплакалась, и в неразборчивых всхлипах я разобрала лишь одно: «Лучше бы я». – Несправедливо, что молодые умирают.

– Я виделся с Кеной, она не сожалеет о своей жизни.

– А как же ее мама? Что с ней будет? Родители не должны видеть, как умирают их дети! – выпалила я и тут же зажала рот ладонями, вытаращившись на Хэджама.

Ёкай мягко улыбнулся, отнял мои руки от лица и сжал их. Солнце освещало его вороные волосы, отражалось в голубых глазах, делая их светлее, контуры – размытыми, словно это были и вовсе не глаза, а капли воды.