Неделю спустя после того, как ее привезли в «Дозор», Димити решила, что выглядит достаточно хорошо, чтобы пойти в «Литтлкомб» и встретиться с Чарльзом. Она не придала значения тому, что никто из его обитателей не пришел ее навестить. Ни Чарльз, ни Делфина. Это из-за Валентины, решила она. Любой порядочный человек, которому доводилось встретить ее мать, после этого обходил их дом стороной. А поскольку виновата была именно мать, то Димити решила не говорить ей, что скоро уедет. Что, покидая Блэкноул, Чарльз Обри на сей раз заберет ее с собой
– Ты, я вижу, поправилась, – произнесла наконец она.
– Похоже, да, – ответила Димити.
Под недобрым взглядом женщины ее мысли, казалось, рассыпались на мелкие кусочки, и это смущало.
– Что ж, я рада. Что бы между нами ни произошло, я не желаю тебе зла.
Селеста скрестила руки на груди, натянув шаль повыше, и Димити показалось, что та стала выше ростом и жестче. Словно высечена из камня. Димити не могла больше глядеть Селесте в глаза, поэтому она посмотрела вниз, на разделявшую их землю перед порогом. Небольшой отрезок садовой дорожки длиной не более ярда. Но внезапно это расстояние стало больше ширины пролива, разделяющего Англию и Францию. Она слегка покачнулась, словно на мгновение потеряв равновесие. Ее руки дрожали.
– Можно войти? – спросила Димити, едва дыша.
Селеста мрачно покачала головой:
– Мне совсем не доставляет удовольствия такое говорить, но тебе, Мици, больше здесь не рады. Я, как могла, объяснила это моим девочкам и Чарльзу. Мы с тобой обе знаем причину. Не всегда все остается так, как начиналось. Обстоятельства меняются, и мы должны меняться вместе с ними. Будет лучше, если ты больше сюда не придешь.
Сердце в груди у Димити замерло.
– Я хочу… я хочу повидаться с Чарльзом.
Димити собиралась сказать «с Делфиной», но правда оказалась сильней, и язык сам произнес то, что было у нее на уме. Щеки Селесты вспыхнули от гнева, и она наклонилась к Димити, вдруг став огромной и страшной, словно явившейся из кошмарных снов.
– Именно
Когда Селеста отворачивалась, в ее сине-зеленых глазах блеснуло что-то похожее на непролитые слезы.
Димити понятия не имела, как долго простояла не двигаясь. Она молча глядела на дверь коттеджа «Литтлкомб», рассматривая пятна масляной краски и сучки на деревянных досках. Время потеряло смысл и, похоже, не двигалось, как положено, словно Димити по-прежнему страдала от лихорадки и была жива только наполовину. Ее бил озноб, хотя день был достаточно теплый, и когда она наконец повернулась, чтобы уйти, земля, по которой она ступала, показалась ей ненадежной. Ноги то и дело попадали в какие-то невидимые силки, ей даже пришлось схватиться за столб ворот, чтобы не упасть. Она чувствовала, как на нее смотрят чьи-то глаза, и подумала, что это Чарльз, что он подошел к окну, желая ее увидеть. Но когда она повернулась и принялась искать его взглядом, то увидела только Делфину, стоящую у одного из окон второго этажа. Ее фигурка неясно вырисовывалась за стеклом, но было видно, что лицо у нее грустное. Она подняла руку и помахала подруге. Димити не ответила ей.
Три дня подряд она повсюду пыталась найти Чарльза. Повсюду, кроме «Литтлкомба». Она разыскивала его в деревне, в пабе и в магазине, высматривала на пляже, на тропе, идущей вдоль утесов, и даже у разрушенной часовни на холме. Однако его нигде не было. Валентина обратила внимание, что дочь перестала приносить деньги после отлучек, и однажды приперла ее к стене:
– Он что, потерял к тебе интерес? Ты больше не привлекаешь его?
Говоря это, мать вздернула подбородок, и Димити почувствовала к ней слепую ненависть.
– Он любит меня! Он сказал мне это сам! – воскликнула она.