Полузабытая песня любви

– Я чувствовала, что она не дышит, – сказала Димити, ощущая, как ей самой не хватает воздуха. Что-то больно сдавило грудь. – Еще когда я ее несла, мне стало понятно, что она умерла. Я знала это. Знала! – выдавила из себя она.

Чарльз повернулся, и в его взгляде девушка прочла непонимание. Димити ясно осознала, что он ее не видит. Я призрак, эхо. Пусть так и будет. Хотелось дотронуться до него, но чтобы сделать это, требовалось вновь обрести плоть. Тогда все стало бы настоящим. Какое-то время они сидели молча, затем Чарльз встал и снова открыл дверь, чтобы вернуться к Селесте. Димити, подталкиваемая тяжестью, которая лежала у нее на сердце, последовала за ним.

Они оказались в еще одном коридоре, на сей раз более коротком, с выходящими в него высокими белыми дверями. Его заполнял запах какого-то дезинфицирующего средства, куда более въедливого, чем кошачья моча. Но и он не мог полностью отбить запах болезни, запах смерти. Элоди нигде не было видно. Она исчезла, будто никогда не существовала. Димити покачала головой, прогоняя подобную мысль. Селеста лежала, откинувшись на подушку, ее челюсть отвисла, и лоснящиеся смоляные волосы разметались вокруг головы. Над ней висело какое-то хитроумное приспособление, от которого шла трубочка, заканчивающаяся прикрепленной к руке иглой, вокруг которой расплылся большой синяк. Губы побелели, веки опущены. Она выглядела умершей, и Димити сперва удивилась, что этого никто не заметил, но затем увидела, как ее грудь слегка приподнимается и опадает. Девушка смотрела на Селесту не отрывая глаз. Смотрела так внимательно, что заметила под тонкой кожей шеи бьющуюся жилку.

– Последствия все равно останутся, – произнес Чарльз, и эти его слова подействовали на Димити как удар электрического тока. Она стрельнула в него глазами, но он не отрываясь глядел на Селесту. – Доктора говорят… – произнес он и запнулся. – Что она изменится. Болиголов дает побочные эффекты. У нее ожидается… некоторая потеря памяти, касающаяся дней, предшествующих сегодняшнему. У нее станут путаться мысли. Останется тремор. Потребуется некоторое время, чтобы эти явления исчезли, но она, возможно, никогда… – Тут он поперхнулся. – Никогда не станет прежней. Такой, как раньше. Моей Селестой.

На другой стороне кровати виднелась чья-то фигурка. Делфина. Такая жалкая и съежившаяся, будто бедняжка стремилась исчезнуть, а не просто не попасться никому на глаза. И это ей удавалось так хорошо, что Димити не сразу заметила ее присутствие. Делфина плакала без остановки, хотя делала это почти беззвучно и глаза оставались сухими и тусклыми, словно все слезы были уже выплаканы. Она все время дрожала, почти так же, как дрожала Селеста до того, как ее привезли в больницу, и звуки, которые она издавала, были ужасны, напоминая стоны попавшегося в силки кролика, но только совсем тихие. Она хотела исчезнуть. Димити не отрываясь смотрела на нее, и в конце концов Делфина подняла взгляд. Ее веки покраснели, распухли и едва открывались. Девочки смотрели друг на друга, и Димити прочла в глазах подруги помимо горя нечто такое, отчего у нее перехватило дыхание. Видеть это было настолько невыносимо, что Димити отвернулась и, пройдя несколько шагов, прислонилась к стене, по которой медленно сползла на пол. Никто, похоже, не обратил на это внимания и не счел подозрительным. Она положила кончики пальцев в рот и прикусила до крови, ничего при этом не почувствовав. Глаза подруги были полны вины.

Некоторое время спустя Димити снова оказалась на скамье в коридоре. Девушка не помнила, как туда попала, и очнулась от голосов мужчин, которые шепотом спорили рядом с дверью, ведущей к палатам. Она попыталась сосредоточиться. Чарльз Обри и еще один мужчина, высокий и худой, с седыми волосами. Она узнала в нем доктора Марша, одного из врачей, которые время от времени посещали Блэкноул, чтобы лечить тех, кто серьезно заболел и кому не помогали снадобья Валентины.

– Все должно быть официально запротоколировано, мистер Обри. Этого никак нельзя избежать, – сказал врач.

– Вы можете написать только часть правды, а не всю. Вы просто обязаны это сделать. Моя дочь… у нее разрывается сердце. Если вы зарегистрируете смерть от отравления, то, как я понимаю, начнется дознание, ведь так?

– Да.

– Тогда сжальтесь и не делайте этого! Ей придется нести на себе этот крест до конца дней. Если все будет обнародовано… если весь мир узнает, что она сделала, хоть и случайно… это ее убьет. Как вы не понимаете? Это погубит ее!

– Мистер Обри, я понимаю вашу озабоченность, но…

– Нет! Никаких «но»! Доктор, я вас умоляю… вам ничего не стоит записать такую причину смерти, как, например, желудочное расстройство… Но если вы этого не сделаете, ваша нерешительность обойдется Делфине очень дорого. Прошу вас. – Чарльз ухватил доктора за руку и пристально посмотрел ему в глаза. Он был в отчаянии… Доктор колебался. – Пожалуйста. Мы уже и без того достаточно пострадали. И это еще только начало.