Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

Вместе с тем у всех вообще мало-мальски bоn’-тонных[425] молодых женщин и девушек принятие пищи в очень ограниченных количествах служит одним из орудий кокетства. Про такуо говорят, что она ест чимчиляп – щипочками, по-воробьиному.

Здесь же заметим, что сарты никогда почти не относятся к запору, как к патологическому состоянию организма, что твердая консистенция экскрементов считается нормальной и что к разжижению последних туземец относится всегда с большею боязнью.

Не менее интересны, конечно, и количества пищи, ежедневно потребляемой туземцами, но и тут нам придется обратиться опять-таки к частным фактам, оговорившись предварительно в том смысле, что мы будем иметь в виду одно лишь малосостоятельное население, так как состоятельный и богатый люд, потребляющий палау не один, а несколько раз в неделю, имеющий в своем распоряжении значительные количества мяса, сала, риса, муки, чая и даже сушеных фруктов, представляет для нас наименьший интерес в силу хотя бы своей наименьшей же численности.

В средней по достатку кишлачной семье, состоящей из 57 душ, ежедневно расходуется хлеба не более двух, много трех лепешек (около 1–1½ фунта) на душу; большее число лепешек съедает лишь мужчина, находящийся в поле или на другой тяжелой работе. Утром на приготовление ун-аш или кучи идет или 34 фунта муки 7–6 ا стаканов катыка, или 6–7 фунтов джугары ا 6–7 стаканов катыка. Вечером, или опять куча из того же количества припасов, или маш-гурундж, на который идет риса около 3–4 фунтов, чечевицы около 1–2 фунтов и несколько стаканов катыка (или 1–2 фунта мелко искрошенного мяса). В такой же семье на приготовление палау расходуется: около 7–8 фунтов риса, от 1½ до 3 фунтов сала и столько же мяса.

По официальным сведениям Наманганского уезда, здесь ежегодно собирается:

Пшеницы около 1 666 400 пудов.

Риса(неободранного) – 662 400.

Джугары (сорго) и проса – 1 333 560.

Предположим, что все это съедается на месте. Полагая в Наманганском уезде около 100 000 душ, получим на каждую в год:

Пшеницы – 16,6 пуда.

Риса – 6,6.

Джугары и др. – 13,3.

Принимая же во внимание, что здесь, так же как и повсюду, распределение жизненных продуктов наравне с другим имуществом далеко не равномерное, мы необходимо должны прийти к заключению о существовании таких бедняков, скудное питание которых, несомненно, ниже только что приведенных нами норм. Мы их действительно и находим. Так, например, в кишлаке Яны-Курган (Наманганского уезда) мы знали сарта, который целую зиму, три месяца, прожил с женою и малолетним сыном на 56 пудах пшеницы, питаясь изо дня в день аталей.

Примеров этого рода можно было бы привести очень много, но это совершенно лишнее, ибо читатель сам, и с достаточной точностью, может составить себе представление о питании того люда, который зарабатывает в неделю от 40 к. до 1 р. 20 к. включительно.

В качестве иллюстрации ко всему сказанному о туземном питании могут служить несколько слов о питании дворовых собак, которые в этом отношении не имеют ничего общего с собаками не только России, но даже, может быть, и целого света. Остатки пищи, куски хлеба и пр. собаки получают здесь в очень редких, почти исключительных случаях, а потому принуждены сами снискивать себе дневное пропитание. Если сарт и бросает собаке кость, то он предварительно и очень тщательно не только обгладывает ее снаружи, но даже разбивает и высасывает содержащийся в ней жир. Только в таком тщательно очищенном виде косточка попадает к собаке. Надо ли говорить о том, что она бросается на нее с жадностью, но что она выжимает из этой косточки, нам положительно неизвестно; мы знаем только, что мелкие кости она дробит своими зубами и глотает.

Однажды сарт, видевший как мы кормили собаку молоком, был положительно возмущен нашим проступком. Во-первых, говорил он, такого дорогого продукта, как молоко, давать собаке не следует, грешно, а во-вторых, у собаки от молока глаза лопнут и вытекут. Сарт не дает собаке пищи частью по исконной привычке, а частью потому, что ему и давать-то ей нечего; но он таким объяснением не довольствуется; он хочет окончательно выгородить себя и говорит, что от молока у собаки глаза лопнут и вытекут. Откуда он это взял, кто его знает, но дело в том, что взял откуда-то и трактует; трактует в течение многих лет и в тоне столь поучительном, что сам наконец уверовал и других всех уверил. Так никто собаке молока и не дает.

Наподобие того, как обгладывается кость, блюдо или чашка от палау или другого кушанья тщательно вытираются левым краем скрюченного указательного пальца правой руки, а иногда даже и просто вылизываются языком.