Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

Вышеочерченная картина духовно-нравственной жизни туземной народной массы, туземной мусульманской толпы, осталась бы далеко не полной, не законченной, если не упомянуть, хотя бы в самых общих чертах, о былой деятельности ишанов, духовников и наставников своих многочисленных и покорных мюридов; а прежде чем говорить об ишанах, в свою очередь, необходимо сказать несколько слов о тасаввуфе, суфизме, ибо все ишаны, по крайней мере ишаны прошлого времени, были носителями и распространителями в народе этого учения.

В своей основе тасаввуф (суфизм, иначе называемый европейцами также дервишизмом или мюридизмом), зародившийся как ересь еще в первые века ислама, не только не имеет ничего общего с последним, но даже и противоположен ему[526], ибо ислам проповедует строгий монотеизм, а суфизм являет собой проповедь пантеизма в самом широком значении этого слова. Кроме того, суфизм, отличаясь мистическим направлением, чуждым Корану, рекомендует своим последователям стезю навеянного христианством и буддизмом подвижничества, аскетизма, безусловно отрицаемого Кораном[527].

Ислам не допускает никаких критических отношений к провозглашенным им доктринам; самое большее, что дозволяется верующему мусульманину, – это вывод умозаключений, не представляющих противоречий духу Корана, при посредстве аналогий.

Суфизм, по крайней мере в его первоначальном виде, наоборот, дает самую широкую свободу религиозному и юридическому мышлению своих последователей.

Ислам есть предание себя Богу, покорность воле Божией, беспрекословное исполнение его велений. Верующий мусульманин-ортодокс может быть только рабом Божиим, ищущим спасения своей дули, для которого даже мечта о достижении святости уже сама по себе греховна, ибо святость есть дар, ниспосылаемый Богом лишь его избранникам.

Суфизм есть стремление к духовной чистоте (сафа.), достигая которой, суфи (дервиш) постепенно приближается к абсолютной чистоте или, вернее, к абсолютной святости, т. е., к божеству. Путем непрестанных упражнений в разного рода мистериях и в богоугодных делах он настолько очищает себя от скверны греха, что с течением времени в этом отношении может стать равным не только своему пиру (ишану, наставнику), но даже и Богу. С пантеистической точки зрения суфизма это последнее тем более возможно, что все атомы единой мировой материи, вне зависимости от того, в какой внешней форме они фигурируют на арене мировой жизни, считаются в одинаковой мере проникнутыми духовной силой и разумом божества.

После продолжительной борьбы между исламом и суфизмом, главным образом в Персии, где народная масса издревле отличалась большой склонностью к свободомыслию и к свободной критике вопросов религии, ислам, не оказавшийся в состоянии совсем подавить суфизм, должен был признать его мусульманским учением[528].

В свою очередь и суфисты постепенно сделали много уступок исламу, прикрыв все неуступленное текстами Корана и хадисов[529], что не представляло особой трудности вследствие неясности многих мест обоих последних. Таким образом, суфизм, поставленный в необходимость ради примирения с исламом многое изменить в первоначальном строе своего учения, постепенно и в значительной мере омусульманился и, подразделившись внутри самого себя на несколько орденов, сделался по наружности как бы сектой ислама.

Однако же, невзирая на это, суфизм и до сего времени, по существу, все еще во многом отличается от ислама в его чистом, ортодоксальном виде. Суфи (дервиш) прошлого времени громогласно отрицал необходимость для себя таких установлений ислама, как намаз (уставная молитва), поклонение меккским святыням, пост и т. п. Нынешний суфи не решается уже на это, но, тем не менее, говорит, что, совершая намаз лишь как требуемый религией, в зикре, в мистической молитве суфиста, он находит то, чего не дает и не может дать намаз: религиозный экстаз и общение души молящегося с божеством.

Несмотря на значительность уступок, сделанных исламу, либеральный суфизм долгое время сохранял за собой роль не только замаскированного противовеса, но иногда даже и явной оппозиции схоластической сущности, деревянной неподвижности и излишней суровости многих доктрин ортодоксального ислама, одновременно с чем ишаны (или пиры), носители и распространители в народной массе учения суфистов, в зависимости от степени либеральности каждого из них естественным образом тоже становились в положение оппонентов клики книжников ортодоксального направления.

В старое время таких ишанов было очень много; но, по-видимому, ни об одном из представителей этого направления народная память не сохранила до сих пор таких ярких воспоминаний, как о Машрабе, ученике знаменитого в свое время наманганского ишана Муллы Базара.