Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

Эта беспомощность человека толпы, не имевшего возможности ни знать и помнить, ни выполнить всех мелочных требований шариата, человека, на каждом шагу рисковавшего преступить закон по незнанию его и вместе с тем вечно трепетавшего тех тяжких кар, которыми шариат грозит за разного рода закононарушения, – эта беспомощность человека толпы, во-первых, заставила последнего приспособляться к тягостным для него условиям, т. е., делая вид ревностного исполнителя закона, в действительности исполнять очень немногое, наиболее удобоисполнимое; а, во-вторых, та же беспомощность явилась в свое время главнейшей причиной непомерного размножения книжников, которые, поощряемые к тому самим шариатом, полным противоречий и дающим возможность обхода одних его статей при посредстве других, за весьма скромное по большей части вознаграждение, очень охотно помогали – одним узнавать, как следует поступить в том или другом случае, дабы не преступить постановлений шариата, а другим уклониться от исполнения требований последнего, не рискуя подвергнуться ни геенне огненной, ни плетям кази-раиса[524], ни порицаниям окружающих, из коих каждый старался маскировать производимые им самим закононарушения громогласным порицанием того, что он случайно замечал в отношении своего соседа.

Помимо того, что профессиональные интересы книжников побуждали их сделаться вместе с тем и полуофициальными инспекторами народной нравственности, издавна установился еще и инспекторский надзор общественного мнения, надзор тем более тягостный и грозный, что участие в нем принимали все, от мала до велика, не брезгая при том даже и такими вспомогательными средствами, как дымовые отверстия в крышах и щели в глинобитных стенах.

В этом отношении все были против всех, и это делалось только ради ограждения самого себя, каждого порознь, от возможности бать заподозренным или уличенным в преступном игнорировании требований шариата и уставных общественных приличий, или хотя бы лишь в индифферентных отношениях ко всему этому. Каждый многое преступал и игнорировал, но тщательно скрывал это, даже от членов своей собственной семьи, стараясь вместе с тем казаться ярым столпом правоверия, много и громогласно разглагольствуя о несомненной необходимости строго исполнять все мельчайшие требования божественного закона.

Мало-помалу официальным, громогласно исповедовавшимся правилом туземца-мусульманина стало – жить по старине, не допуская никаких еретических новшеств, ибо шариатом и мудрыми творцами обширной духовно-нравственной литературы предусмотрено и регламентировано все и навсегда, а потому всякое новшество, не одобренное официально книжниками, лучше других знающими закон, не может быть ничем иным, кроме ереси.

Но наряду с этим официальным правилом постепенно установилось и другое, неофициальное, общее для громадного большинства, но тщательно скрывавшееся от посторонних взглядов в сокровеннейших тайниках души каждого. Согласно этому правилу каждый старался жить так, чтобы все, даже и никому не нужные, мелочи быта производили на окружающих впечатление полного соответствия с требованиями шариата и уставной этики. Согласно этому правилу можно подолгу не ходить в мечеть, но для этого надо всегда иметь наготове узр, такую законную отговорку, которая должна быть принята и кази-раисом, и подневольным, лишенным своего собственного критерия общественным мнением; можно нарушать шариатные постановления о посте, но надо делать это так, чтобы об этих деяниях руза хура, нарушителя поста, ничего не знали бы не только соседи, но даже и свои домашние, которые во время первой же семейной перебранки могут случайно или умышленно проболтаться о таком интимном инциденте.

Масса случаев таких нарушений всегда была известна большому числу лиц, но о большей части их обыкновенно молчали, ибо одни боялись разинуть рот ввиду большого ранга того или другого нарушителя; другие – потому что за собой знали немало подобных же грешков; третьи – потому что не имели возможности доказать известное им с соблюдением всех условий, требуемых в этих случаях регламентом.

Поэтому все то, что шариат заклеймил названиями порока, греха и преступления, – всевозможные нарушения канонических правил, употребление опьяняющих напитков, азартные игры, прелюбодеяние, тайная проституция, лихоимство, воровство, ростовщичество, всякий обман в торговле и т. п., невзирая на ужас таких установленных за все это кар, как плети, отрубание кисти руки (за воровство) и побиение камнями, – все это издавна находило себе многочисленные тайные приюты и в закупоренных, закрытых от посторонних взоров ячейках семейных очагов, и в кельях Мадраса, и во внутренних покоях ханских дворцов.

Вместе с тем народ, склонный если не все, то, по крайней мере, многое поэтизировать, давно уже поэтизировал и многие из наиболее свойственных ему закононарушений, громогласно выразив этим свое сочувствие тому, от чего по-настоящему он должен бы был бежать или отвернуться.