Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

Недалеко от дома Наливкиных на бывших Никифоровских землях находилась дача Н.Г. Малицкого – мужа дочери Н.П. Остроумова. Последний летом часто навещал Малицких и, хотя всегда проходил мимо дома, где жил Владимир Петрович, никогда не заходил к последнему – слишком далеко разошлись их жизненные пути.

На пост Туркестанского генерал-губернатора намечалось назначение одного из товарищей Владимира Петровича по военному училищу.

– Ты пойдешь к нему с визитом? – спросила моя мать.

– Непременно, – с сарказмом ответил Владимир Петрович. – Босиком, в соответствующем одеянии и под руку с Костей Блиновым[305] пройдемся по Соборке до Белого дома – это будет мой визит к губернатору.

С нескрываемым презрением относился он к жившей по соседству богомольной ханже Е.И. Докучаевой [306], и как только она заводила свои елейные речи, Владимир Петрович «фыркал» и уходил из комнаты.

– Обсчитает рабочих, – говорил он матери, – а потом бегает по церквам и благодарственные молебны служит.

Нетерпимое отношение Владимира Петровича к бывшим друзьям, не разделявшим его политические взгляды, не распространялось на толстовцев, которых он не относил к лагерю врагов. Дружеские отношения сохранились у Владимира Петровича с Ю.О.[307] Якубовским[308] – ГОРЯЧИМ ПОЧИТАТЕЛЕМ Льва Толстого и его учения. Юрий Осипович бывал в гостях у сыновей и дочери В. П. Наливкина и всегда заходил в комнату последнего, где они подолгу беседовали. Теплые отношения были с толстовцем Костей – К.Л. Блиновым, ярым сторонником «опрощения», о чем нагляднее всего свидетельствовал его более чем странный костюм и страшно запущенная шевелюра.

Вероятно, дружбой с толстовцами был в свое время навеян выдвинутый Владимиром Петровичем перед сыновьями проект «осесть» на землю.

«– Ну, чего вы просиживаете штаны в канцеляриях, все вами помыкают, – передавала моя мать слова Владимира Петровича. – Надо все это бросить, купить землю где-нибудь в Буке, будем заниматься сельским хозяйством».

Наряду с восторженным отношением к социал-демократам, Чхеидзе и Церетели, с которыми Владимир Петрович был знаком по Думе, он глубоко уважал анархиста П.А. Кропоткина, а из менее видных политических деятелей с симпатией относился к мятежному лейтенанту П.П. Шмидту, эсерке Марии Спиридоновой, члену Государственной Думы Павлу Алексеевичу Аникину.

Эти персональные симпатии Владимира Петровича отражают весьма характерную особенность его мировоззрения. Когда в семье заходила речь об эсерах, анархистах, толстовцах и других политических группах, по-разному боровшихся с царизмом, то Владимир Петрович говорил о них не как о врагах, а как о людях, идущих к той же цели, что и он, но запутанным и окольным путем. Не предвидел он и неизбежности ожесточенной борьбы между этими группировками после победы над царизмом – он считал, что демократическое устройство общества, которое наступит с победой революции, обеспечит отбор всего прогрессивного, что имеется в программах левых политических группировок, отражающих чаяния стоящих за ними миллионов простых людей. Эти взгляды, видимо, являлись одной из причин, почему Владимир Петрович не разделял тактики большевиков.

Лица, которые заслужили уважение Владимира Петровича и ничем не запятнали себя[309], оставались для него дорогими на всю жизнь.

После ухода с военной службы Владимир Петрович работал некоторое время помощником П. Аверьянова – наманганского уездного начальника, о ком, по воспоминаниям моей матери, Владимир Петрович всегда отзывался с большим уважением, как о человеке исключительно справедливом, честном, не попиравшем права и интересы местного населения.

Хорошие впечатления сохранил Владимир Петрович о Ниле Куропаткине – брате известного генерала и своем сослуживце во время Хивинского похода. Тепло относился он к членам бывшего[310]кружка туркестановедения[311], которых мог в какой-то мере считать своими учениками. Приезжая в Ташкент, М.С. Андреев, В.Л. Вяткин, П.Е. Кузнецов бывали желанными гостями Владимира Петровича.

Часто навещал Владимира Петровича крупный местный востоковед Саид-Гани[312] (не Азимбаев!), с которым он был связан глубоким взаимным уважением, многолетней дружбой и общими научными интересами. Иногда навещали Владимира Петровича неизвестные мне лица, фамилии которых было не принято называть, – как теперь я полагаю, его политические единомышленники.

В отношении религии взгляды В. П. Наливкина с годами сильно изменились.

– Когда мы жили в Самарканде, – сообщила мне Наталья Владимировна, – тяжело заболел брат Борис, и мама уехала к нему в Коканд. Однажды мы вышли с отцом на прогулку и встретили нищего.

– Помолись о здравии Бориса, – сказал отец, подавая нищему монету.

Моя мать помнила время, когда Владимир Петрович – по убеждению или по обязанности – посещал церковь. Впоследствии он резко отрицательно относился к религии и к духовенству, любил повторять стихи Пушкина «Народ мы русский позабавим…» и изречение Вольтера, что религия возникла, когда первый мошенник встретил первого дурака.