Полынь на снегу (Повести, рассказы)

Еще один год. Еще одна весна… Какая она будет? Что принесет с собой? На фронте вроде лучше пошли дела, не то что в первое лето и первую осень. И на заводе тоже. Что бы ни случилось, каким бы трудным ни выдался день, крыльев никто не опускал. И не только потому, что «юнкерсы» больше сюда не долетали и сирены не выли над крышами бараков заводского поселка. Настроение стало совсем иным. Зимовец как-то верное слово нашел: «Огонек засветился!» Правда, поддакнув тогда другу, Слободкин тут же задумался. Велик ли огонек и всем ли ярко светить будет? Ина ведь так и не нашлась до сих пор. А без нее какой «огонек»? Он так и хотел сказать Зимовцу, да вовремя осекся: у того вообще вся семья потерялась.

С такими мыслями Сергей шагал к станции, и было ему сейчас даже немного стыдно за свою слабость, тем более что надежда когда-нибудь все-таки напасть на след Ины не оставляла его. Вот и сегодня неизвестно еще зачем в обком вызвали. Может, весточка об Ине пришла? Может, сдержал секретарь Радволин обещание, связался, с кем надо — у него ведь такие возможности! Слободкин даже ускорил шаг, но, вспомнив, что до поезда в город еще целых полчаса, пошел медленней, потом вдруг и вовсе остановился: внимание его привлек куст полыни, поднявшийся над снегом в двух шагах от тропинки. Где-то он уже видел точно такой — одинокий, стройный. Где и когда? В далеком детстве, у бабки в деревне? В солдатском своем, но тоже теперь далеком белорусском краю?

«Вспомнил! Совсем же недавно это было — прошлой весной! В такой же солнечный день, как нынешний».

Сергей свернул с тропки, нагнулся, осторожно провел рукой по веткам растеньица. Они оказались упругими, крепкими, и это опять удивило. Всю зиму лапки полыни были плотно впрессованы в сугроб. Уже вроде бы все до капельки в них должно было вымерзнуть, до последней кровинки. Весеннее солнце пронзило почти прозрачные, мертвенно бледные лепестки. Но жизнь в них, оказывается, все еще теплилась! К ночи их снова и снова прихватывал морозец — да еще какой! — они и это выдюжили. Уже давно осели, истончились вокруг снега, которые как-никак берегли от лютого ветра. Теперь и этой защиты не было. Лицом к лицу со стужей, достигающей в иную ночь двадцати, а то и тридцати градусов. Вчера, например, такая была. Сергей из цеха в цех перебежал без шинели — как в прорубь ухнул. А полынь хоть бы что! Шелестит себе бесцветным пергаментом лапок. Сыплется с них в потемневший сугроб какая-то сивая пыльца, и острый запах все настойчивей щекочет ноздри Слободкина. А снизу, из земли, еще не оттаявшей, по невидимым капиллярным сосудам уже подымается новая сила.

Слободкин стоял у полынного куста до тех пор, пока гудок поезда, приближавшегося к станции, не вывел его из задумчивости. Он встрепенулся, зашагал торопливо, с каждым шагом все отчетливей чувствуя, будто с ног до головы его обдувает горьковатый сквозняк весны. Это ощущение не покидало его всю дорогу до города, до обкома, ему даже показалось, что на ворсинках шинели он принес волнующий запах в кабинет Радволина.

— Ты что? — спросил секретарь возбужденного Слободкина, когда тот переступил порог. — Торопился?

— Очень, — сознался Сергей и с надеждой посмотрел на Радволина.

— А я и обрадовать, и огорчить тебя вызвал. Начнем, пожалуй, с огорчений. — Он положил руку на чуть дрогнувшее плечо Слободкина. — Не нашлась пока твоя Ина.

От этого «пока» сердце Слободкина забилось еще сильнее. Он помолчал, потом перевел взгляд на уже хорошо знакомую ему карту, изрешеченную булавками-флажками, вздохнул и спросил:

— Каждый день переставляешь?

— Почти каждый. Душа радуется, Слободкин! Смотри, куда наши махнули! Вот тут, например. И тут тоже…

— Ты так и не подался туда? — спросил Сергей после паузы.

— Ни черта у меня, Слободкин, не вышло. Перегрызся только со всем начальством. А у тебя-то как?

— Ты все сам знаешь, секретарь. Больше года тут загораю. Совсем работягой заделался, даже корни пустил…

— Корни? — удивился Радволин.

— Не подумай чего-нибудь такого. Мои «корни» на фронте и писем не шлют, ты же в курсе. Так зачем же ты меня вызвал?

— Переходим ко второму вопросу повестки дня. — В голосе Радволина послышалась удивившая Слободкина торжественная нотка. — Так вот, товарищ парашютист, из ЦК комсомола важная бумага пришла. Срочно двух надежных ребят в их распоряжение.

— Что значит надежных?

— Ну как тебе объяснить? Проверенных, испытанных. Побывавших на фронте обязательно.

— Так и сказано?

— Вот, посмотри. — Радволин вынул из ящика стола аккуратно сложенный лист, протянул Слободкину.

Сергей с первых же прочитанных слов понял, что Радволин не шутит, а дочитав до конца, убежденно сказал:

— Надо послать нас с Прокофием Зимовцом. Он тоже фронтовик, комсомолец и заявлениями всех забомбил.

— Точно, забомбил. Куда только не писал!

— Ну вот, видишь!

— Вижу. Но у меня таких, с заявлениями, знаешь сколько? Словом, Зимовца своего не сватай. О тебе речь. Согласие даешь?

— Что за разговор!

— Лады! Одна гора с плеч. Я тут, Слободкин, совсем зашиваюсь. То не так, это не этак. Просто все из рук валится.