Полынь на снегу (Повести, рассказы)

Слободкину в самом деле не довелось больше писать другу таких длинных писем. На короткие и то времени не хватало. С матерью поговорить не было иной раз минуты. Вставали они оба рано. Так вообще было заведено в их доме с давних пор. Но только прежде у каждого были свои обязанности, теперь у каждого долг. У матери, как всегда, и дом, и работа. Но она все успевала. Каким-то чудодейственным образом оказывались починенными, приведенными в полный порядок гимнастерка и шинель Сергея. Появился у него чистый, ослепительно белый подворотничок. А уходила из дому мать всегда первой и успевала еще поторопить соседку, замешкавшуюся в самый последний момент, и, наклонившись к самому уху спящего сына, нежно сказать:

— Сереженька, сыночек! Петю слышал? Пора!

И хотя мать почти каждый день повторяла одно и то же, Сергей не то спросонья, не то дурачась, как в детстве, переспрашивал, о каком таком Пете речь, но уже через несколько минут после ухода матери, выпив глоток подогретого ею чая и даже сделав что-то вроде зарядки «по сильно сокращенной программе», торопился на Маросейку, к которой от их дома путь был немалый. Целый час только в одном трамвае приходилось трястись.

Но Сергей не жаловался. Даже самому себе. Он учился ко всему относиться философски. В данном случае философия была простой: работа у него хоть и непривычная, и оттого еще более сложная, чем на заводе, но все же кому-то и зачем-то, очевидно, нужная, может, даже необходимая. Значит, не хныкать! Изо всех сил делать то, что поручено. И ждать, терпеливо ждать… Стрепетов в первом же разговоре сказал: «Вы теперь на вышке, товарищ Слободкин, учтите». Что и говорить, вышка огромная, намного выше любой парашютной. Такое сравнение все чаще в последнее время приходило на ум Сергею. «Но что я вижу с этой вышки? Самую малость. Слишком много в бумагах копаться приходится. Во „входящих“ и „исходящих“. В которых иной раз ни бум-бум!»

Все росло и росло в душе Слободкина какое-то тревожное чувство. Он сидел за массивным, невероятных размеров, письменным столом с телефоном, который тоже причинял всякие неприятности. Первый же телефонный разговор Сергея вызвал целую кучу осложнений.

Звонили рано утром с какого-то завода (в волнении Слободкин даже не расслышал, с какого). Просили оказать срочную помощь комсомольско-молодежной бригаде, которой «не создают условий для стахановской работы».

— А какие вам нужны условия? — удивленно спросил Слободкин.

На противоположном конце провода пробурчали что-то явно недовольное. Сергей попросил говорить яснее.

— Это ЦК комсомола? Куда мы попали?..

— Да, ЦК. Что вы хотите?

— Мы комсомольско-молодежная бригада. Хотим работать по-стахановски.

— Прекрасно! Вам мешает кто-нибудь?

— Нам не помогают.

— В чем нужна помощь?

— Ордеров на промтовары дополнительных не выдают. И вообще…

— Дополнительных ордеров? А давно вы стали стахановцами?

— Не в этом дело. Мы будем работать, как все. Но пусть и они…

— Как не в этом? — рассердился Сергей. — Именно в этом самом! Вы еще только собираетесь работать по-стахановски. Даже не по-стахановски, а просто «как все». За что же вам премии? Если хотите, приезжайте, поговорим, но так ставить вопрос нельзя, поймите…

В трубке раздались гудки, разговор оборвался, последних слов Слободкина уже никто не услышал, кроме него самого. Впрочем, подняв голову, Сергей увидел стоявшего перед ним заместителя заведующего отделом Ломидзе, который несколько дней назад объяснял Слободкину, в чем на первых порах будут состоять его обязанности.

— Кого это вы так отчитали? — Ломидзе едва заметно улыбнулся.

— Не так что-нибудь? — Слободкин еще не почувствовал лукавой нотки в вопросе начальства.

— Почему же? В принцине верно. В комсомоле не должно быть иждивенческих настроений. Никогда, в такое время — тем более!

Слободкин вздохнул облегченно. Ломидзе сказал:

— Хорошо, что в отделе появился еще один человек, прошедший такую трудную школу, на личном опыте знающий, как и чем живут сейчас молодые рабочие.

Слободкин смутился. Ломидзе больше не улыбался, говорил серьезно:

— Как это вы сказали? «Еще ничего не сделали, а уже хлопочете о премиях»? Правильно я расслышал?

— Точно.

— Ну, а они?

— Проглотили пилюлю. Согласились, наверно.

— Наверно или согласились? — Вокруг глаз Ломидзе собрались пучки морщинок.

— Швырнули трубку. Куда им деваться?

— Кто ж такие строптивые? С какого завода?

— Не знаю… Не спросил, вернее, не переспросил. Но они позвонят еще…

— Вот это уже хуже. — Ломидзе вздохнул. — А вдруг они с «Мотора», например? Там ребятни полно, самой настоящей ребятни.

— Ребятни? Да они меня к чертовой бабушке чуть не послали!

— Тем более. Предположим, даже не «чуть», а послали действительно. Раздражены, обижены чьей-нибудь черствостью, несправедливостью. С таким народом надо трижды внимательным быть. Вполне возможно, что они ничего еще не сделали особенного на своем заводе. Только собираются, согласен? Но вдруг ордера или усиленное питание, например, было им действительно кем-то обещано? Посулили и отдали другим. Обидно? Еще как!