Полынья

За каштанами стоял тусклый свет. То ли уже светало, то ли остатки белых ночей чудачили над Таллином. Тихо было в доме, на улице, в городе, лишь сочно шлепали капли дождя по широким листьям. Пахло мокрой землей и древесной корой.

За стеной послышалось бормотание тетушки Лийси. И во сне ее не покидает желание жаловаться на жизнь. На жизнь жалуются все, только ей, жизни, не на кого жаловаться.

Вчера днем Илус куда-то уезжал. Вернувшись, ничего не сказал. Но Егор уловил в его глазах хмурость. Ее было трудно распознать, но он все-таки распознал ее.

— Значит, мне надо ехать? — спросил он, зная, что значит эта хмурость.

— Наоборот, не надо, — сказал Эйнар. — Почему ты должен уезжать?

— Слушай, Эйнар, ты не понимаешь всей серьезности, всей дикости моего положения.

— Как же, Егор Иванович, понимаю. Почему ты спешишь в Ленинград? Они что-то обещали?

— Нет, ничего. Но с Ленинградом мы родственники. В войну наша область шефствовала над блокадным городом. Это не забывается. Да и завод-то наш был вывезен из Ленинграда. И что бы с нами ни случилось, они не покидают нас. Но когда слишком часто занимаешь у друга денег, он начинает задумываться, с кем он дружит.

— Ну, а мы разве не родственники? Много наших в войну жило у вас. Пахали, как это у вас называется, подзол, ну и в лесу валили деревья.

— Я что-то слышал… Да, да, слышал.

— И кроме того, ты сам рассказывал о тетушке Лийси… И чувствуй себя, пожалуйста, среди друзей. Если у нас найдется чем помочь, будь уверен — поможем.

Вспомнив этот вчерашний разговор, Канунников улыбнулся: среди друзей… Все у него с того и началось, что он почувствовал себя не дома. «Ладно, — подумал он, опуская босые ноги на пол. — Будем чувствовать себя как дома. А что от этого прибавится?»

Он подошел к окну. За мокрыми листьями каштанов черно блестел асфальт улицы — будто река текла от Кадриорга. Вчера он проходил через этот парк, торжественный в своей древности и малолюдности. В нем хотелось молчать и ходить тихо. Черные лебеди плавали в бассейне. Белка перебежала дорогу перед самым носом Егора.

Что-то саднило в душе. Вчерашние ошибки утром всегда кажутся больнее. А в чем он вчера ошибся? Не уехал в Ленинград? Как последний болван вел себя с Ниной Астафьевой? Лишние минуты просидел у Илусов? Когда вернулась Мари, он не почувствовал, как стал лишним? День друг без друга, а как наскучились.

А может, зря остался? Правда, Илус обещал устроить встречу с заместителем председателя совнархоза, но что эта встреча даст?

Завтракал он в Кадриорге, в маленьком кафе. В парке было малолюдно и не по-городскому тихо. Роса блестела на траве, а с длинных веток плакучей ивы, уже пригретых солнцем, она стекала частыми каплями и ручейками, будто ивы и в самом деле плакали.

Егор глядел на плачущие ивы и на лужайку с изумрудной травой, ел сосиски, густо смазывая их свежей, сильно пахнущей горчицей, и мыслями его все больше и больше завладевали контуры, линии, крепления какого-то еще невиданного им прибора. И в этом хаосе то и дело светились голубоватыми поверхностями квадратики и прямоугольнички концевых мер. Они искали себе места, а почему, Егор так и не мог понять.

«Да, да, почему они не выходят у меня из головы? — подумал Егор. — Неужто решение ПАКИ связано с ними? Вот ведь какая чертовщина»…

Вдруг он перестал жевать и посмотрел на свои руки. В правой он держал вилку, в левой — нож. Получалась чуть ли не замкнутая дуга. Откинувшись на спинку плетеного стула, он увидел на концах вилки и ножа те голубоватые кусочки великолепно обработанной стали. Концевые меры! Они — самый точный измерительный контакт! Они, только они могут стать эталоном для сотен и сотен эталонов индикаторов, которые пойдут по всей стране, по всем заводам, мастерским, где обрабатывают металл. Черт возьми, как он это не видел раньше!

Он медленно спустился по ступенькам крыльца, наслаждаясь каждым шагом, ступил на землю. Песок, которым, должно быть, ночью посыпана дорожка, светился желтизной, его еще не испятнали следы. Рубчатые отпечатки Егоровых ботинок были первыми. Когда он оглянулся, то увидел четкую елочку своих следов.

Он не радовался тому, что нашел, просто он еще не понял как следует значения того, что к нему пришло так неожиданно. Да и не думал он сейчас ни о чем, совсем у него не думалось, будто он за какие-то секунды израсходовал бесконечно много энергии и сейчас на это уже не было сил.

Они вошли в кабинет заместителя председателя Эстонского совнархоза. Тот встал, шагнул навстречу, маленький, щуплый, узколицый, чем-то похожий на Илуса. Имени зампреда Егор не запомнил.

«Ну, — подумал. Егор. — Принимают, как дипломата. А я всего-навсего толкач-вульгарис».

Зампред указал на кресло и сам сел напротив. Эйнар скромно пристроился на стуле. Вид у него был такой, будто он вовсе не присутствовал и все, что будет тут происходить, его не касается.

— Значит, в гости? Далеконько заехали?