Въ то время, какъ сводный братъ ея спрашивалъ меня: что я такое», Наташа говорила мнѣ чуть не каждый день:
— Вы мнѣ отецъ, вы мнѣ другъ, вы мнѣ все.
Позналъ я тогда, что такое — возмездіе, раздаваемое рокомъ!
Я забѣжалъ впередъ на цѣлыхъ шесть лѣтъ: понятно, я жилъ всего сильнѣе въ сынѣ моемъ. Я пересталъ окончательно перебирать нашу связь и ея нравственное значеніе; я «переросъ» это, какъ говорила графиня. Сначала я, въ качествѣ доморощеннаго психолога и дилетанта, сталъ заниматься супружеской невѣрностью, «an und für sich». Все я прочелъ по этой части, все, что только есть крупнаго у англичанъ, у нѣмцевъ, у французовъ и у насъ, и пришелъ къ тому чистосердечному убѣжденію, что этой вещью слишкомъ занимаются, слишкомъ много въ нее вводятъ ненужной грязи, пошлой фразы или сентиментальнаго резонерства. Я не почувствовалъ себя солидарнымъ ни съ однимъ любовникомъ, а я не смотрю на себя, какъ на героя. Всѣ они выѣденнаго яйца не стоятъ — говорю это безъ малѣйшей злобы, безъ малѣйшаго ухарства. Ни одинъ не былъ въ моей кожѣ, а мое положеніе самое обыкновенное на Руси. Не однѣ книги, а жизнь просвѣтила меня. Какъ я поѣздилъ въ Москву, въ Петербургъ, въ усадьбы, губернскіе и уѣздные города, какъ позналъ, что такое бракъ у насъ, на Руси, во всѣхъ слояхъ и состояніяхъ, то и пришелъ къ тому, быть можетъ чудовищному, но вѣрному выводу, что преступная связь едва-ли не изъ самыхъ чистыхъ. Не діалектика графини окончательно меня обезоружила, а собственный опытъ, житейскій и умозрительный.
Предо мной была жизнь, настоящій кряжъ ея, безповоротно въѣвшійся въ землю. Ничѣмъ своротить его нельзя было. Женщины, какъ графиня, живутъ и родятся, все равно, что разновидности естественной исторіи. Еслибъ ихъ тянуло попробовать, примѣрно, Рахметовскихъ упражненій, у нихъ хватило бы на это натуры; но онѣ не хотятъ — «et tout est dit», какъ выражается графъ въ припадкахъ земскаго либерализма.
Очень хорошо сдѣлала и графиня: настояла-таки на томъ, чтобъ я прочелъ всю «Человѣческую комедію» Бальзака и посидѣлъ надъ его «Физіологіей брака». Когда я проштудировалъ Бальзака, то, во-первыхъ, призналъ его великимъ романистомъ нашего вѣка, разумѣется, во французской шкурѣ— а во-вторыхъ, извлекъ и изъ него, что все возможно, вплоть до приличнаго, серьезнаго и великодушнаго прелюбодѣянія графини Кудласовой съ ея управителемъ Николаемъ Гречухинымъ.
Да врядъ-ли бы кто изъ бывалыхъ русскихъ заклеймилъ этимъ именемъ то, что между нами было на протяженіи цѣлыхъ семи лѣтъ. Я не спрашивалъ, исполняла ли графиня свои супружескія обязанности, или нѣтъ, и самъ почти забывалъ, что я — ея возлюбленный. Въ эти семь лѣтъ я изъѣздилъ чуть не пятьдесятъ тысячъ верстъ, возился безъ устали и съ сыномъ моимъ, и съ Наташей, и съ крестьянами. Какъ только графъ поступилъ на службу земства, я продолжалъ отдаваться своему мужицкому дѣлу: заводилъ школы, больницы, ссудный товарищества, испробовалъ всего вплоть до артельнаго сыроваренія; изъ кожи лѣзъ, точно мнѣ земство платило особое жалованье. Толкъ изъ всего вышелъ не Богъ знаетъ какой, и самое слово «земство» я стараюсь теперь не употреблять въ разговорѣ. Два раза мы ѣздили за-границу, но жили съ графиней не въ однихъ мѣстахъ. Она оставалась на водахъ, а я оба раза работалъ въ Бельгіи, Германіи, Франціи и Англіи. Я не переставалъ считать себя неучемъ и школьникомъ, и набивалъ сумку своихъ свѣдѣній — на черный день.
Какую роль во всемъ этомъ играла «преступная связь?» Почти никакой, но она не обрывалась, и когда она оборвется — я и теперь не знаю Стоитъ только начать человѣку жить, не боясь ничего, и онъ увидитъ, какъ самое безобразіе превратится въ необходимость и даже въ благо. По-своему, графиня догадалась объ этомъ еще семь лѣть тому назадъ, когда меня наставляла, а я только теперь, потому что она преисполнена талантовъ, а я — самодѣльная телѣга.
Обвинять себя, клясть и ругать — дешевая забава, оставимъ ее старичкамъ временъ «лишнихъ людей». Потребуется моего обвиненія — я повинюсь; понадобилось-бы класть голову на плаху — я положу, коли будетъ стоить; но безплотно копаться въ себѣ не намѣренъ. Это — не оправданіе; это — сопоставленіе, не больше. А принципы у насъ все-таки есть, и у первой, — у графини Варвары Борисовны: подмѣть она во мнѣ завтра малѣйшее отступленіе отъ нѣкоторыхъ моихъ идеаловъ, она сейчасъ-же устранитъ меня. Объ «этомъ» же стоитъ-ли волноваться!
Никогда не забуду, съ какимъ юмористическимъ самообладаніемъ она выразила слѣдующій взглядъ:
— Что это вы всѣ, мужчины, какіе дикіе. Такая полная жизнь передъ вачи, и вы страдаете изъ-за сущихъ пустяковъ — изъ-за бабы.
Она такъ и употребила слово: «баба».