Помеха справа

Пока я на студии монтировала сюжет о хвостатом ангеле-хранителе многоквартирного дома, мои соседи уже определились: Маринка Лосева оповестила всех жильцов в общем чате, что собирать деньги не нужно, у нашей приемной собаки появился щедрый покровитель. Пожертвованной им суммы должно было хватить не только на содержание Анжелы в течение как минимум года, но и на сооружение капитальной кирпичной будки.

К сообщению прилагались чертеж строения и схематичный план двора с указанием места возведения собачьей резиденции, и я без труда догадалась, что финансирование выделили Золотухины. Не только в благодарность за то, что Анжела отвела от их джипов карающую руку Робина Гада, но и с дальним прицелом – чтобы обзавестись штатным сторожем. Расположение будки должно было открыть ее обитательнице превосходный вид на золотухинские экипажи.

– Поздно уже затеваться с переселением собаки…

– Ну да, десятый час, – по-своему поняла меня Ирка. – Тогда отложим на утро, я позвоню тебе сразу после завтрака. Увидимся-услышимся!

Глава 4

К следователю Игнатову, Антону Романовичу, Данилу с камерой не пропустили. Разрешили пройти только мне, отчего я, заранее против Антона Романовича предубежденная, еще больше уверилась, что мы с этим следователем не сработаемся.

«Фитюлька, а не мужик», – назвал его Мастодонт и, помнится, еще добавил, что надежды на Антона Романовича у него нет никакой.

Я вполне поняла это высказывание своего старого-нового шефа, когда увидела господина-товарища Игнатова.

Надежды на него свободно могли питать нетрадиционно ориентированные мужчины. Для представителя своей профессии следователь Игнатов был слишком изящен, ухожен и моден, то есть выглядел крайне нетипично.

Стрижка с подбритыми височками и вздыбленной с помощью средства для укладки макушкой у него явно была из дорогого барбершопа, ухоженная символическая бородка оттуда же, а ярко-синий костюмчик с укороченными узкими брючками – из мультибрендового магазина молодежной моды, где я совсем недавно пыталась купить новые джинсы сыну, но не преуспела.

Статных парней ростом под два метра и со ступнями сорок пятого размера нынешняя молодежная мода в расчет не принимает, предпочитая ориентироваться на хлипких хоббитов со щиколотками не толще древка знамени ЛГБТ.

Не подумайте чего плохого, я вообще-то вполне толерантна, у меня даже есть такие хорошие друзья, которые на самом деле прекрасные подружки. Но среди представителей суровых мужских профессий я таковых пока что не встречала, а потому на явившееся мне дивное видение – следователя в кургузых штанишках и сияющих лаковых брогах – неприлично засмотрелась.

Под моим неотрывным взглядом видение заволновалось и нервно шаркнуло ножкой в сверкающей туфле с декоративной перфорацией.

– Елена Ивановна? Проходите, садитесь, – ухоженная рука, сверкнув бесцветным лаком на аккуратных ногтях, изящным жестом указала вглубь кабинета.

Я переступила порог и тоже уточнила:

– Антон Романович?

А то мало ли, может, дверь мне открыл не сам хозяин кабинета, а какой-нибудь его подследственный. Брачный аферист нетрадиционной ориентации, например.

– Да, это я, – развеяв мои сомнения, Антон Романович пропустил меня в кабинет и закрыл дверь.

Я огляделась, определяясь с направлением дальнейшего движения.

Кабинет у следователя Игнатова был не персональный – на троих, но я легко определила, какое из имеющихся рабочих мест занимает лично Антон Романович.

Два стола в кабинете оказались старомодными, довольно обшарпанными, с массивными тумбами и выдвижными ящиками, и крайне скудно декорированными стопками папок и файлов. Третий стол прибыл сюда из ИКЕА и представлял собой концептуальный предмет мебели в стиле минимализма из металла и стекла. На прозрачной поверхности лежал перламутровый минибук с яблочком на крышке, рядом – фирменный «молескиновский» блокнот. В специальной подставке из неотбеленного картона ровным заборчиком высились безупречно острые карандаши.

Несколько портил картину стул для посетителей. На него Антон Романович никакого облагораживающего влияния не оказал, сохранив этот казенный предмет мебели в первозданном виде. Странным образом это действовало успокаивающе и даже радовало глаз.

Проходя к стулу, я покосилась на стол в углу, где под прикрытием распахнутой дверцы шкафа кто-то энергично возился, издавая при этом негромкие стуки, звон, шуршание и тихие возгласы, показавшиеся мне ругательными.

– Степа, к нам гостья с телевидения, – укоризненно бросил в сторону шкафа Игнатов, обогнув меня по изящной кривой, чтобы занять свое место за концептуальным столом.

– А у нас ни чая, ни сахара! – расстроенным басом ответили из шкафа, после чего из-за распахнутой дверцы, как из-за театральной кулисы, выглянул стриженный под машинку плечистый парень в непритязательном свитере с вьетнамского рынка. – Здрасьте! – сказал он мне.

Я благосклонно кивнула ему. Вот! Вот нормальный опер!