«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

Указ 3 мая 1783 года, несмотря на то что в нем о крепостном праве прямо не говорилось, в отечественной исторической науке по вполне понятным причинам оценивался резко отрицательно. Не вдаваясь в историографические подробности, отмечу лишь, что в современной русистике существуют различные, в том числе и более сдержанные, оценки как данного документа, так и социальной политики Екатерины II вообще, довольно подробно, о чем уже говорилось, обобщенные А. Б. Каменским. К тому же в недавних исследованиях ставится под сомнение целый ряд стереотипов, в частности об «узаконенном произволе помещика»[610]

полном бесправии крепостных крестьян^[611] и др.

Задавшись вопросом, входила ли борьба с крепостным правом в политическую программу Екатерины II, ответ, как и большинство историков, Каменский стал искать, анализируя документы, отражающие взгляды императрицы на проблему. Разбирая детально текст и контекст каждого указа, манифеста, историк пытался понять смысл, вкладываемый в них автором. Так, реальное содержание сенатского указа 17 января 1765 года, предоставлявшего помещикам право высылать крестьян в Сибирь, было, как считал историк, непонятным в то время для императрицы и воспринималось ею как экономическое мероприятие^[612]. Сенатский указ 22 августа 1767 года, запрещающий крестьянам подавать жалобы на помещиков непосредственно в руки монарха, только повторял норму, существовавшую еще с XVII века. Это была реакция Екатерины II на большое количество жалоб, поданных во время ее путешествия по Волге весной того же года^[613]. Отмечу, что эти указы, разумеется, не касались Левобережной Украины. Но украинские историки обычно обращают на них внимание и в контексте отечественного прошлого.

На материалах Законодательной комиссии и последующей затем законотворческой деятельности Екатерины II Каменский показал новации во взглядах на крестьянскую проблему, отразившиеся в появлении в документах категории «свободные крестьяне», в стремлении решения в пользу крестьян важных для того времени вопросов о собственности на движимое имущество и их праве жаловаться на своих помещиков. Существенным, с его точки зрения, был и сам факт регламентации владельческих прав, которым подчеркивался «далеко не безусловный характер помещичьей власти над крестьянами»^[614]. В монарших проектах также фиксировалось право крепостных владеть движимым имуществом. Определенные намерения правительства идти в таком направлении подтверждают и законодательные акты 80‐х годов XVIII века. В частности, Каменский поддержал точку зрения Р. Бартлетта, согласно которой вопрос о владении душами был обойден и в Манифесте 28 июня 1782 года (за дворянством закреплялось право собственности на землю, недра, фабрики, заводы, снимались запреты на использование лесов), и в Жалованной грамоте дворянству^[615].

Итак, историк пришел к выводу, что в стране не существовало положительного законодательства, в котором четко было бы записано монопольное право дворянства на «крещеную собственность» и определялись бы его собственнические права^[616]. Стремления дворянства решить эту проблему в екатерининское время оказались безрезультатными. В бумагах, вышедших из-под пера императрицы, прямо не говорилось о праве владеть крепостными душами, в связи с чем историк писал:

Таким образом, можно заключить, что Екатерина II, несмотря на давление на нее со стороны дворянства, не пошла на создание позитивного законодательства, закреплявшего исключительное право дворян на владение «крещеной собственностью». По сути дела, крепостное право по-прежнему регулировалось в основном казуальным законодательством, не охватывавшим все сферы, и обычным правом, а потому в определенной мере носило внеправовой характер. В то же время само явление крепостничества не могло не развиваться под влиянием изменений в хозяйственной жизни страны и целого ряда других факторов. И развивалось оно, несомненно, в сторону усиления крепостного гнета^[617].

В отношении акта 3 мая 1783 года Каменский, вслед за Д. Гриффитсом, отмечал, что этот указ, хотя и противоречил убеждениям императрицы и данным в инструкции П. А. Румянцеву установкам, являлся не социальным, а административным и фискальным и был вызван осложнениями финансовой ситуации в связи с возможной войной с Турцией^[618]. Его последствия — это уже другой вопрос. Но насколько быстро они проявились, увидим далее. Пока же можно предположить, что в данном документе могли видеть в малороссийском обществе тот же смысл, какой вкладывался в него, в трактовке современных русистов, Екатериной II^[619]. Именно это, думаю, прочитывается и в упомянутом завещании Г. А. Полетики. К тому же, если говорить о свободе передвижения в России, то она не была предусмотрена ни для одного сословия, за исключением дворянства^[620].