– Все не так просто, дядя Сесил. Я несколько недель изучал бухгалтерские книги вместе с Лолисом. У нас нет выхода. Поместье не окупается уже несколько десятилетий, и мы достигли точки невозврата. Денег больше нет совсем. – Этой последней фразой он надеялся положить конец разговору. – Выручки от продажи винокурни хватило лишь на оплату трудов Лолиса. На доходы от продажи лосося будет жить мама, причем весьма скромно, – и это лишь в том случае, если новые владельцы винокурни позволят нам продолжать рыбный промысел.
– Но разве нельзя просто продать пару ценных вещей? Я знаком с людьми в Лондоне, которые помогут нам найти заинтересованных покупателей.
Ева увидела, как Фергюс в гневе взъерошил волосы.
– Ты не понимаешь. У нас огромные долги. А из-за налога на наследство их стало еще больше. Эти долги будут погашены судебными приставами, когда они конфискуют особняк со всем его содержимым и продадут с молотка по самой низкой цене, если мы сами ничего не предпримем! – Фергюс перешел на крик. Ева заметила, как Олли, один из лакеев, отступил в укромную нишу, чтобы его никто не видел. – Я пытаюсь спасти нас от такого унижения, пробую организовать продажу по частному соглашению, а у тебя на уме только одно: «твое дело, не твое дело», «давайте продадим какую-нибудь вазу». Ну и семейка! Лолис сейчас едет в Инвернесс, чтобы переговорить с одним потенциальным покупателем, который, возможно, согласится приобрести поместье в частном порядке, без лишнего шума. Это позволит выручить бо́льшую сумму, чем на открытом аукционе. – Он печально покачал головой. – Дедушка сильно подорвал экономическое положение семьи, но отец с Ангусом фактически разорили нас своим бездействием. Если б они прислушались к моим советам раньше, мы бы теперь так не страдали. Черт возьми, если б они прислушались к Лолису раньше, сейчас все было бы иначе. Но нет, они ведь знали лучше, а мы теперь погрязли в долгах, на грани банкротства и разорения. Если мы лишимся – нет,
Фергюс развернулся и ринулся вон из дома, с силой хлопнув за собой дверью. Грохот эхом разнесся по оружейному залу, словно пушечный выстрел, от которого у Евы похолодело в животе.
«Под лестницей» обед проходил в тишине. Все слышали перебранку. Все слышали, как хлопнула дверь. Предстоящая продажа поместья перестала быть тайной. Теперь прислуга только это и обсуждала.
Хоть все и знали, о чем был спор, Олли представил им полный отчет из первых уст, и собравшиеся слушали его затаив дыхание. Закончив рассказ, он положил себе жаркого и взял кусочек хлеба.
– О, луковый хлеб, великолепно. – Некоторое время лакей молча жевал хлеб, а потом спросил: – Как думаете, нас продадут вместе с особняком? Ну то есть если это будет сделка по частному соглашению. Или нам придется искать новое место работы?
– Не знаю, Олли, – ответила миссис Макбейн. И никто не знал. – Продажа по частному соглашению. Ты точно слышал, что мистер Лолис поехал в Инвернесс на встречу с покупателем?
Олли, чуть подумав, покачал головой.
– Сказали, он должен встретиться с кем-то, кто, возможно, будет заинтересован в покупке поместья.
– Значит, ничего еще не решено, – тихо заметил Маккей.
– Нет-нет, не решено. Как бы это выяснить? – отрешенно произнесла миссис Макбейн. Все остальные обменялись многозначительными взглядами. Экономка тряхнула головой, выходя из раздумий, и увидела, как Олли с любопытством смотрит на нее. – Олли, тебе пора. Господа скоро придут в столовую. Маску не забудь.
– Да, миссис Макбейн. – Он доел жаркое, стараясь не испачкать ливрею, и поспешил наверх. Миссис Макбейн и мистер Маккей остались вдвоем.
– Я все понял, – только и сказал он, поднимаясь из-за стола.
Семейство собиралось к обеду, но леди Джорджина вызвала в библиотеку Фергюса и Сесила. Такой сердитой Сесил не помнил мать с мальчишеских лет. Как-то раз они с Хэмишем на лестнице сражались на мечах, и она застала их за этим занятием. Как же она тогда разозлилась!
Немало воды утекло с той поры, когда леди Джорджине приходилось отчитывать провинившихся подростков, однако навыков она не утратила. Вдовствующая графиня кипела от негодования, но, со всей беспощадностью распекая сына и внука, ни разу не повысила голос – лишь цедила слова громким шепотом: