Помни мой голос

– Помнишь вечеринку на пляже? – воскликнула она. – Последнее развлечение лета, когда Флоренс вовсю расстаралась? Это было что-то невероятное. – Синтия ностальгически закатила глаза. – Костер, мерцающие огоньки факелов и волшебный грот, пылающий, будто пещера сокровищ. Фантазия у Флоренс била ключом.

Макс вновь посмотрел на Обри. Лицо того выражало бесстрастность, и только уголки губ нервически дергались. А Берта не унималась.

– Странно, что она уехала безвозвратно, – прохрипела она. – Никогда не могла взять в толк, какая муха ее укусила. – Берта обернулась к хозяину Педревана. – Умыкнула Мэри-Элис в Австралию и пропала там навсегда. Кошмар. Чистой воды эгоизм. Грустно, что Мэри-Элис не знает своих корней. Почему, как думаешь, Флоренс так обошлась с вами?

– Ты обещала не расспрашивать меня о родне, – сказал как отрезал Обри.

Синтия нахмурилась.

– Фло поклялась, что наши дети вырастут лучшими друзьями, как мы с ней, но, видимо, жизнь рассудила иначе и развела нас по разные стороны океана. Никогда не прощу себе, что потеряла с ней связь. И почему я все пустила на самотек?

Макс кожей чувствовал, что Обри тихо закипает от раздражения и при имени Флоренс волосы на его теле становятся дыбом. Однако Сильвия и Берта увлеченно перемывали косточки подруге детства. Макс и сам задавался вопросом, почему Флоренс уехала. Возможно, решил он, она покинула Англию, чтобы очиститься от страданий и начать новую жизнь. К сожалению, он совсем не знал ее, по крайней мере в этой жизни, и не осмелился высказать свои догадки.

– Какой ужас – лишать дочь общения с семьей ее родного отца! Бедная крошка! Сколь много она потеряла! Сколько любви недополучила! – распиналась Берта.

– Ну, – утихомирила ее Сильвия, – не забывай, что Флоренс в Австралии снова вышла замуж. Долг приказал ей остаться на родине второго мужа.

Губы Обри трагически изогнулись, и Макса вдруг осенило: «А ведь Обри, похоже, без памяти любил Флоренс, – промелькнуло в его голове. – Любил безответно, несчастливо». Слишком уж узнаваема была печать страданий на лице старика. Эта печать – черная метка неразделенной любви – часто отражалась в зеркале самого Макса.

– Не хотите ли осмотреть сад? – спросил Обри, и Макс понял, что терпение старика на пределе.

Только желание прекратить дальнейшие расспросы, не прибегая к грубости, могло вынудить Обри искать спасения в обществе постороннего ему человека и пригласить того в сад.

– Спасибо, не откажусь, – ответил Макс.

– Замечательно, – повеселел Обри, и благодарная улыбка промелькнула у него на лице.

Он свистнул собак и быстро промаршировал из гостиной, оставив Синтию и Берту пялиться на портрет и обсуждать Флоренс и ее второго мужа.

Выбравшись из дома, Обри с упоением вздохнул, сбрасывая с плеч иго сестры и кузины, и медленно пошел по лугу. Макс не отставал. Обрадованные собаки самозабвенно шныряли по кустам.

– Вы впервые в заливе Гулливера? – спросил Обри.

– Нет, я бывал здесь несколько раз. Останавливался в «Мореходах». Знаете, где это?

Обри кивнул.

– Когда-то это был частный особняк. По-моему, он попал в хорошие руки. Эдвина и Гриф пылинки с него сдувают.

– Да, в их отеле чувствуешь себя как дома.

И Макс рассказал Обри о Робин. Его прорвало, снесло крышу, как у закипевшей на плите кастрюли, миг – и бурлящая вода вылилась через край. До этой секунды он не собирался признаваться: трагическая история его любви к Робин не предназначалась для чужих ушей. Но что-то подкупило его в Обри, внушило доверие. У Обри было доброе и благосклонное сердце. Обри не понаслышке знал о неразделенной любови.

– Я тупой идиот, – проскулил Макс, выговорившись. – Не следовало признаваться ей в своих чувствах. Я все испортил.

Обри нахмурился.

– Позвольте с вами не согласиться, – размеренно произнес он. – Если бы вы не признались ей в своих чувствах, всю оставшуюся жизнь терзались бы вопросом, что сталось бы, решись вы на подобную откровенность. – Обри пожал плечами. – Жизнь продолжается, Макс. Не докучайте Робин, и, возможно, она к вам вернется.

– Вряд ли. Теперь она замужем за Даниэлем. Она родит ему кучу детишек, и ей станет не до меня. Если бы она хотела увидеться со мной, то позвонила бы мне еще вчера. Я ее знаю. Она очень порывистая. Не в ее натуре откладывать. Она просто не желает общаться со мной. Думаю, я смутил ее… – Макс хмыкнул. – Но хоть режьте меня, а о поцелуе я ни капли не сожалею.

– Еще бы вы сожалели, – улыбнулся Обри. – Никто из нас не сожалеет о поцелуях.

По тенистой аллее они подошли к корту. Зеленая сетка-рабица покрылась бурой ржавчиной, теннисный корт, захламленный опавшими листьями и веточками, буйно зарос сорняками.

– Представляете, когда-то это была идеальная площадка для игр, – изумленно покачал головой Обри, словно впервые увидел корт в столь плачевном состоянии. – Жаль, что я его запустил.

– Синтия рассказывала: вы были отличным теннисистом.