Помни мой голос

Срезая дорогу, они прошли через сад, и путь до особняка, хотя они еле-еле плелись, занял у них меньше времени, чем вчера у Макса. Тоби семенил рядом и восторженно принюхивался. Берта, выкурившая за завтраком две сигареты, мужественно воздерживалась от вредной привычки. В воздухе витали ароматы сосны и скошенных трав. Дувший с моря ветер был густо пропитан солью.

– Под этим деревом меня поцеловал Фредди Лейкок, – хихикнула Берта, ткнув корявым, пожелтевшим от никотина пальцем в исполинский кедр, росший посреди луга.

– Ты позволила Фредди Лейкоку себя поцеловать? – расхохоталась Синтия.

– Это был смелый поступок. Джон задал ему хорошую трепку. Мне тогда было от силы пятнадцать. Бедный Фредди, сложил голову в Нормандии.

– Печально, – кивнула Синтия. – Столько мальчиков полегло. Гляжу вокруг, а они словно живые стоят перед глазами. Как же счастливы мы были здесь до войны! Помнишь эту эпоху невинности? Мы не верили в войну. Не верили, что после Первой мировой возможна очередная бойня. Умные взрослые смотрели на это иначе, они знали, до чего глупы могут быть люди, но мы беззаботно порхали по жизни в счастливом неведении, пока не разразилась катастрофа. И нам стало не до веселья. Не до веселья нам и сейчас.

Они приблизились к Педревану и несколько минут зачарованно созерцали его. Макс вскинул фотоаппарат и несколько раз клацнул затвором.

– Тоска за горло берет, как представлю Обри, бесцельно слоняющегося там в одиночестве. А ведь он был у нас заводилой. Не понимаю, что с ним стряслось, – задумчиво проговорила Синтия.

– Война стряслась, вот что, – проворчала Берта.

– Возможно, – согласилась Синтия, – но я не уверена. После гибели Руперта он так и не пришел в себя.

– А может, Педреван для него – обуза? – предположила Берта. – Может, Обри не хотел наследовать его? Ведь по традиции особняк должен был отойти Руперту. Владеть таким поместьем – огромная ответственность. С ним связано столько радостных воспоминаний. А у Обри кишка оказалась тонка поддерживать в Педреване дух веселья. Этот дом создан для шумных вечеринок и оравы гостей, а вместо этого чахнет в забвении. – Берта вздохнула. – И все же он прекрасен, верно?

– Верно, – откликнулась Синтия.

– Наверное, он дорого обходится своему владельцу? – подал голос Макс, намекая, что денежные затруднения могли вынудить Обри положить конец многолюдным сборищам и забавам.

– Педреван – гигантская черная дыра, сосущая деньги как пылесос. Обри не позавидуешь. Ну что ж, пройдемте внутрь.

Они поднялись на крыльцо и позвонили в звонок. Ждать пришлось долго. Но вот загремели засовы, и в приоткрывшуюся щель высунулось бледное и костлявое лицо.

– А, это вы, миссис Смит-Теддингтон, – пробасил голос.

– Утро доброе, Бракс. Обри дома?

– Нет, вышел.

– Ну и славно. Я хотела бы показать дом кузине. Нам можно войти?

Бракс распахнул дверь. Сгорбленный и дряхлый старик, он походил на вековечного стража царственных покоев.

– Я звонила ему, – обиженно фыркнула Синтия, переступая порог. – У вас тут вообще принято подходить к телефону?

– Дом очень большой, миссис. Иногда мы не слышим звонков.

– Ах, вот оно что. На вашем месте я посоветовала бы Обри установить по аппарату в каждой комнате или еще что-нибудь. С ним просто невозможно связаться. Это создает жуткие неудобства.

– Желаете чай или кофе? – спросил Бракс, закрывая и запирая на засовы дверь.

– Нет, благодарю. Мы только что позавтракали.

– Не возражаете, если я закурю? – Берта вытащила сигарету.

– Курить дозволяется только на кухне, – предостерег ее Бракс.

– Хм… – расстроенно протянула Берта. Желание затянуться сигаретой перевесило ее интерес к экскурсии по Педревану, и она со вздохом сказала: – Потопали на кухню, Тоби. Посидим там. В доме я была неоднократно, и за прошедшие пятьдесят лет он, по-моему, нисколько не изменился.