Помни мой голос

Синтия повела Макса по особняку. Максу, восхищенному величественным дворцом в елизаветинском стиле, стало вдруг безразлично, жил ли он в теле Руперта в этих обитых деревянными панелями залах, и он отдался чистейшей радости наблюдателя. Среди развешенных по стенам картин виднелись портреты основателей династии Даш. Синтия немного рассказывала о них, но Макса больше интересовала история ее взросления в Педреване. Каждый зал хранил для Сильвии незабываемую прелесть, и Сильвия с удовольствием оглядывалась в прошлое, воскрешая в памяти былые времена. На задней стене в гостиной на двух бронзовых цепях висел групповой портрет четырех детей Дашей: Синтии, Джулиана, Обри и Руперта. Макс так и впился в него глазами. Картина, изображавшая подростков Дашей, разительно отличалась от остальных классических портретов яркими, если не сказать – кричащими, тонами. Синтия и Джулиан сидели на поваленном дереве, читая книгу, раскрытую на коленях Синтии. Справа от них, с теннисной ракеткой в руках, возвышался Обри, в бежевых брюках и бежевой рубашке-поло. Лицо его светилось беспечной улыбкой, в позе сквозила беззаботность, о которой Макс так много слышал. Слева, в широких брюках и безрукавке с треугольным вырезом, стоял Руперт. Он не улыбался. Его глаза потемнели от злости, лицо смялось в презрительной гримасе. В руках он держал раскрытый серебряный портсигар, словно намереваясь вставить сигарету между своих недовольно надутых губ. Всем видом Руперт давал понять, что ненавидит позировать для портретов. Когда Макс обратил на это внимание Сильвии, та рассмеялась.

– Ты абсолютно прав. Все вместе мы позировали только для первоначального наброска, а после – по отдельности. Художник приглашал нас в мастерскую по одному. Руперт постоянно брюзжал. Он терпеть не мог фотографироваться или позировать художникам. Ему недоставало терпения. Но отец поднажал на Руперта, и тому волей-неволей пришлось подчиниться. Руперт сторонился увеселений. Другое дело – наш папа: тот был безукоризненным светским львом. Любил людей и хотел осчастливить всех и каждого. Поэтому он и создал из Педревана парк развлечений. Руперт не принимал участия в светских забавах, а вот общительный и спортивный Обри всегда и во всем был первым. И чем больше возвышался Обри, тем глубже в тень отодвигался Руперт.

В гостиную ворвались три веймарские легавые. За ними неспешно проследовал Обри. Очевидно, Бракс доложил ему, что Синтия привела в дом гостей, так как Обри не выказал ни малейшего удивления, застав их перед портретом.

– Здравствуй, Синтия, – вздохнул он.

Макс с подозрением уставился на хозяина Педревана, не отвечавшего на его письма. Он ожидал встретить сварливого затворника, а увидел сломленного невзгодами старика. Словно извиняясь за то, что до сих пор жив, Обри неловко сутулился. Макс протянул ему руку и представился внуком Хартли Шелбурна. При имени Хартли Обри улыбнулся. И его улыбка со следами поблекшей радости напомнила Максу о лучезарном юноше на портрете.

– Как Хартли? После войны мы с ним так и не виделись.

– Все такой же задира.

– Он всегда был бойким, – усмехнулся Обри. – Передайте ему привет от меня.

– Обязательно передам.

– Я показываю Максу дом, – пояснила Синтия. – Он интересуется историей нашей семьи, и я подумала, что ему полезно будет посетить Педреван.

– Да-да, вы писали мне, верно? – спросил Обри, глядя на Макса кроткими водянистыми глазами. – Простите, я, наверное, вам не ответил. В последнее время я совсем забросил корреспонденцию.

– Ничего страшного, – уверил его Макс. – Но я рад побывать здесь. Ваш дом – просто чудо.

– Да, чудо, правда, – рассеянно согласился Обри. Похоже, свалившееся на него богатство принесло ему одну головную боль.

Макс увел разговор в сторону и принялся расспрашивать Обри о саде. Когда беседа начала угасать, в зале появились Берта и Тоби. Три веймарские легавые кинулись к песику, чтобы обнюхать его, и малютка Тоби, испуганный их гигантскими размерами, смиренно повалился на спину.

– Привет, Обри, – хмыкнула Берта. – Вылез-таки на свет божий?

– Привет, Берта, – холодно приветствовал ее Обри.

– Расслабься, я не собираюсь расспрашивать тебя о нашей родне: уже владею всей необходимой мне информацией. Нашлись люди пообходительнее тебя.

– Прекрасно, – промямлил Обри, и Макс уловил в его тоне несказанное облегчение.

– Бог мой, вы только гляньте на этот портрет! – запричитала Берта. – Ну разве они не очаровательны, эти Даши? – Она сипло засмеялась. – Даже Руперт, и тот очарователен в своей угрюмости.

Макс покосился на Обри. Тело Обри свело судорогой: он был совершенно не расположен к погружению в прошлое. Полувековая давность не исцелила его душевных недугов. Но толстокожую Берту это не трогало, и она продолжила:

– Жаль, Руперт погиб. Интересно, во что бы он превратил Педреван? Из вас двоих я ставила на тебя, Обри. Думала, ты продолжишь славную традицию увеселений, а Руперт покончит с дурачествами и пирами. Правда, Флоренс могла убедить его не затворять ворота перед гостями. Флоренс как никто умела веселиться.

Лицо Синтии засияло.