Помощник

Моррис держался с краю молчаливого клубка людей, катившегося по Шестой авеню, останавливаясь у дверей агентств по найму и бесстрастно читая списки рабочих мест, написанные мелом на черных досках. Нередко приглашались на работу повара, пекари, официанты, носильщики, разнорабочие. Время от времени от кучки людей, глазевших на объявление, отделялся кто-нибудь, чтобы незаметно юркнуть в двери агентства. Моррис дошел до Сорок четвертой улицы, где в окне одного из агентств увидел объявление о том, что в кафетерии требуется буфетчик. Моррис поднялся на второй этаж по узкой лестнице и вошел в прокуренную комнату. Бакалейщик неуверенно остановился со смущенным видом; после того, как он постоял некоторое время, грузный владелец агентства поднял голову от бумаг и увидел Морриса.

— Вы что-нибудь ищете?

— Я буфетчик, — сказал Моррис.

— И долго вы этим делом занимались?

— Тридцать лет.

Владелец агентства рассмеялся.

— Ну, да вы просто чемпион! — сказал он. — Но им нужен молодой парень, которому они будут платить двадцать в неделю.

— А нет у вас чего-нибудь для человека с таким стажем, как у меня?

— Вы умеете резать мясо для сэндвичей на тонкие ломтики?

— Еще как!

— Приходите на следующей неделе; может быть, я что-нибудь для вас найду.

Бакалейщик вышел на улицу и продолжал свое путешествие. На Сорок седьмой улице он предложил свою кандидатуру на должность официанта в кошерном ресторане, но оказалось, что место уже занято, просто в агентстве забыли вовремя стереть надпись с доски.

— Что-нибудь еще у вас для меня найдется? — спросил Моррис.

— А что вы умеете делать? — спросил клерк.

— У меня была своя лавка: бакалея и деликатесы.

— А почему вы хотите стать официантом?

— Я не видел, чтобы где-нибудь был нужен буфетчик.

— Сколько вам лет?

— Пятьдесят пять.

— Если вам пятьдесят пять, так я проживу сто лет, — сказал клерк.

Моррис уже повернулся было, чтобы уйти, но тут клерк предложил ему сигарету; Моррис отказался, сказав, что у него от курения разыгрывается кашель.

На Пятидесятой улице он поднялся по темной лестнице и сел на деревянную скамью в дальнем конце длинной комнаты.

Управляющий — человек с широкой спиной и таким же широким задом — держал во рту потухшую сигару и, положив ногу на стул перед собой, вполголоса беседовал с двумя филиппинцами в серых шляпах.

Увидев Морриса, сидящего на скамье, он подозвал его:

— А вам что угодно, папаша?

— Ничего; я просто устал и хочу посидеть.

— Идите домой, — сказал управляющий.

Моррис спустился на улицу и выпил чашку кофе в кафе-автомате.

Америка!

Моррис доехал на автобусе до Тринадцатой улицы в нижнем Ист-сайде, где жил Брейтбарт. Он надеялся застать разносчика дома, но дома был только его сын Хайми. Хайми сидел на кухне, ел кукурузные хлопья с молоком и читал комикс.

— Когда твой папа приходит домой? — спросил Моррис.

— В семь, а то и в восемь, — пробормотал Хайми.

Моррис сел, чтобы дать отдых ногам. Хайми продолжал есть, читая комикс. У него были большие, тревожные глаза.

— Сколько тебе лет?

— Четырнадцать.

Бакалейщик встал. Он вытащил из кармана два четвертака и положил на стол.

— Будь хорошим мальчиком. Твой папа тебя любит.

Он спустился в метро на Юнион-сквер и поехал в Бронкс, где в большом многоквартирном доме жил Эл Маркус. Почему-то Моррису казалось, что Эл Маркус сможет ему помочь. «Ведь мне же, — думал он, — совсем немного надо: может, место ночного сторожа, или что-нибудь в этом роде». Когда он позвонил в дверь Эла Маркуса, ему открыла хорошо одетая женщина с печальными глазами.

— Простите, — сказал Моррис, — меня зовут мистер Бобер. Я — старый клиент мистера Маркуса. Мне нужно с ним повидаться.

— Я его свояченица, меня зовут миссис Марголис.

— Если его нет дома, я подожду.

— Вам долгонько придется ждать, — сказала миссис Марголис. — Его вчера положили в больницу.

Понимая, что ничего уже не изменишь, Моррис все-таки не удержался от того, чтобы спросить:

— Как жить тому, кто умер?

Когда он в сумерки вернулся домой, Ида, только взглянув на него, сразу заплакала.

— Ну, что я тебе говорила?

Вечером, после того как Ида, простоявшая весь день на ногах, пошла наверх, Моррис задержался в лавке и почему-то ощутил непреодолимое желание выпить густых, сладких сливок. Он вспомнил, с каким удовольствием в детстве ел хлеб, обмакнутый в сливки. Он достал из холодильника полпинты сливок и, чувствуя себя преступником, выпил их в задней комнате лавки с куском белого хлеба. Налив сливок в блюдечко, он макал в них хлеб и жадно поедал его.

В лавке раздался какой-то шум. Моррис быстро сунул сливки и хлеб в духовку.

Около прилавка стоял тощий человек в потертой шляпе и черном пальто — длинном, до самых лодыжек. У него был длинный нос, тощая шея, и на костлявом подбородке торчали рыжие клочья бороды.

— А гут шабес! — сказало это огородное пугало.

— А гут шабес! — ответил Моррис, хотя суббота была позавчера.

— Здесь пахнет, — сказал тощий незнакомец, сузив и без того маленькие глазки, — как в открытой могиле.

— Торговля не идет.

Незнакомец облизал языком губы и прошептал:

— А страховка есть? Вы застрахованы от пожара?