Помутнение

Потом крутятся в голове мысли о том, во сколько надо будет уходить, сколько ехать, что сколько будет стоить. И уже сквозь сон в голову вдруг приходит неоформленная мысль: а зачем это все, а не ошибка ли это и как понять, если ошибка?

Как это понять, та ли у тебя работа, нужно ли жить с этим человеком? Тот ли университет? Или, может, надо уехать, или что-то другое сделать? А что сделать, что? Как это делается? Может, надо было не то говорить, может, я не там повернула и теперь не туда иду, а как это понять, я не знаю.

Вдруг ей становится так страшно, что хочется съесть второй пирожок – огромный продолговатый жареный пирожок с рисом и яйцом, который лежит в полиэтиленовом пакете в рюкзаке, и там, внутри пакета и рюкзака, пахнет маслом. Она представляет, как шорох и запах разбудят соседей, дружелюбного деда и всех остальных, а потом еще придется снова идти в туалет блевать, а воды уже почти не осталось, потом ведь захочется пить. А потом вспоминает, что отдала пирожок женщине на вокзале, и становится легче. Приятная пустота в желудке помогает заснуть, хотя в горле еще першит.

* * *

За окном зима, минус 25, снег, вечер. Алёна сидит в квартире на Васильевском острове в Петербурге. Они с Антоном снимают ее вместе с соседями, другом Антона Витей и его девушкой.

В этом диване клопы. Лучше о них не думать, они такие мелкие и вроде бы незаметные, но такие мерзкие. Таня меня не любит. Она всегда сидит в своей комнате и молчит. Им родители присылают деньги, а мы иногда приходим в их комнату, когда их нет, и смотрим, не осталось ли пиццы в коробках. Мы не можем заказывать пиццу, у нас нет денег. Я почему-то не думаю, что могу или что должна заработать много денег, я же работаю, я делаю что могу. Меня очень любят коллеги. Они тоже не знают, что я иногда блюю в туалете. А иногда просто там лежу. Но так мерзко оттого, что мы так делаем, я, кажется, за это тоже не люблю Таню, за то, что она видит, что мы как клопы, и может даже заметить, что кусок недоеденной вчерашней пиццы исчез. Она все равно бы выбросила коробку, но коробка стала легче, это заметно, и она, может, тоже думает, как и я, что вокруг клопы.

Квартира двухкомнатная, одна комната Алёны и Антона, другая – соседей. Сейчас они на кухне впятером: к Антону и Вите приехал их друг Саша. Саша высокий и очень крупный, а кухня маленькая, узкая и продолговатая, поэтому жители квартиры вчетвером сидят за столом, а Саша стоит в дверях, – он, наверное, мог бы протиснуться внутрь, но с трудом, и ему удобнее стоять в проеме. Иногда он садится на стул, который ему принесли, – технически он в это время находится в коридоре. Все пьют чай и разговаривают.

– Я не могу понять, когда женщина с небритыми ногами, – говорит Саша и тушит сигаретный окурок в маленькой синей кофейной чашке. Еще одна такая же чашка стоит на столе, за которым сидят остальные. – Ну то есть я не осуждаю и вообще это не мое дело, конечно, но мне бы такая девушка не понравилась просто на физическом уровне, ничего не могу поделать.

Можно подумать, ты бы ей понравился.

– Да, я вот тоже. Мне кажется, это какой-то глупый протест, – говорит Витя. – Непонятно, против чего.

– А мне, кажется, понятно, – говорит Антон. – Ну, то есть мне тоже внешне не нравится, как это выглядит, но как идея это же хорошо: заявление, что никто не должен ничему соответствовать, выполнять требования.

Таня молча сидит с ногами на стуле и читает что-то в телефоне.

– Ну это же не требования, – говорит Саша. – В моем понимании это просто гигиена и ухоженность. Девушка с небритыми ногами выглядит неухоженной.

Ты же не бреешь ноги, получается, ты и неухоженный, и негигиеничный.