Понаехали!

— А что он вообще делает? — Мишанька вытянул шею, силясь разглядеть. Им-то ничего толком и не сказали. Позвали. Велели ждать. Посадили от в уголочке.

— Кровь берет, — тихо ответила Аглая, почему-то опять смутившись. — Если государыня и вправду желает проверить здоровье… хотя… и без крови можно сделать.

— А с кровью?

— Тоже можно, но… кровь…

— Здесь грязно, — Лилечка погладила Фиалку.

— Кровь отдавать…

— А и вправду, — задумчиво протянул Мишанька, прищурившись. — Слушай… мне аж свербит прямо. Неприятное место.

Неприятное?

Зала была просторна.

И светла.

Поблескивала позолота. Вились узоры на стенах. Вдоль стен, на лавках, заваленных рухлядью, восседали боярыни. За ними с помоста своего царица приглядывала. А уж перед нею и Дурбин был.

Не один.

— Иди, — в спину Аглаи ткнулся палец боярыни. — А вторая девка где?

— Понятия не имею, — честно сказала Аглая, подумав, что в гувернантки её с этаким вниманием к подопечным точно не возьмут.

— Ишь… загуляла, — с чувством глубокого удовлетворения произнесла боярыня и хитро прищурилась. — Теперь-то точно погонят. С позором.

— Цыц, — Мишанька на боярыню глянул сверху вниз и показалось даже, что он того и гляди плюнет ей на голову. Но Аглая себя за подобную мысль тотчас укорила. Супруг её — человек воспитанный. И плевать на головы боярыням точно не будет.

Вероятнее всего.

— И вообще, это твоя забота за невестами следить, — сказал он и плевать правда не стал, но пальцем боярыню ткнул, отчего та попятилась. — Я пойду… погляжу на этого твоего.

— Он не мой! — пискнула Аглая.

— Ага… только перед тем, как замуж идти, ты сперва со мной присоветуйся. Я все-таки Уложение знаю, договор составим честь по чести…

Аглая рот закрыла.

И Мишанька щелкнул её по носу.

— Наивная ты…

Хорошо хоть не дурой обозвал.

— Ишь… ведьмы… ничего, скоро закончится ваше-то время, — пробормотала боярыня, осеняя себя кругом.

— Почему? — поинтересовалась Лилечка, которая за всем происходящим наблюдала с немалым интересом.

— Потому как на то божья воля… — боярыня ответила грозно и брови сдвинула, отчего они показались одною бровью. — Не дело это, проклятым средь честного люда жить и во всем мешать.

— Тогда да, — сказала Лилечка, Фиалку на плечо пристраивая. — Тогда это правильно…

И улыбнулась этак.

С хитрецой.

Будто знала что-то, самой Аглае недоступное. И… Мишанька что-то у Дурбина спросил, тот ответил. И застыли оба, друг на дружку глядючи.

— Ишь ты… — боярыня выдохнула. — Точно приморочит… ведьма…

Аглая вдруг подумала, что в нынешнем-то обличье Мишанька ведь покраше её будет. И… и да, тоже ведьма. Глупость какая! Найглупейшая.

— С ним поговорить надо, — сказала Лилечка, ткнув локтем в бок, отчего дурные мысли разом выскочили. — Он тоже видит.

— Что?

— Грязь эту…  ты видишь?

Аглая покачала головой. Нет, что-то было определенно не так, но… она, сколь ни силилась, не могла понять, что именно.

— Бывает, — Лилечка погладила котенка, который приоткрыл глаз и уставился на Аглаю с упреком: мол, как можно этакого не заметить. — Это потому что никто не видит… но ничего.

И погладила Аглаю, успокаивая.

— Эй, — из кустов свистнули и так, что по-над кустами тотчас поднялось облако бабочек и пара пташек, до того сидевших где-то там, в зеленых глубинах. — Бася…

— Чегой? — Баська остановилась и прищурилась, а заодно огляделась.

Так, на всякий случай.

Но в саду ныне было пусто и тихо, а куда все подевалися, Баська не знала. Она ведь, к себе возвернувшись, поняла вдруг, что крепко притомилась от хождения по саду и всяких там… и Маланька тоже притомилась.

И прилегли вот.

Все одно Мишанька куда-то подевалася.

Прилегли и… похоже, что приснули. Бывает. Небось, в отцовском-то тереме она всегда после полудня почивала, да спалось сладко, но то потому как поемши. А туточки…

Обедать не позвали.

Девка, к Баське приставленная, будто вовсе сгинула. В животе урчало, и Маланька вздыхала тяжко-тяжко, губу то и дело закусывая. Тоже, небось, голодно было.

Баська тогда и разозлилась.

Это что получается? В невесты позвали, а встретить и приветить позабыли? И нехорошо-то… каким бы гость ни был, а всяко надобно к нему с уважением.

И покормить.

Тогда-то она, косу наскоро поправивши, ибо растрепалась за сон невмочно, и сказала:

— Пойдем, поищем кого.

А Маланька согласилась, верно, тоже от этакого высочайшего гостеприимства притомилась. Вот и пошли в сад, чтоб понять, куда из него-то деваться, да только заблукали слегка. Ну и к кустам выбрались, откудова и свистели.

— Кто тут? — спросила Баська, руки в бока уперши.

— Елисей, — отозвались ей и кусты зашатались, после ветки затрещали, будто там не один Елисей, а с медведем. — Я с братом.

И чегой это Баська не удивилась, этого самого брата завидевши?

Медведь и есть.

Стоит.

Лыбится.

На Маланьку уставился так, что хоть ты в него вновь сапогом кидайся. Правда, нянюшка сказывала, что мужики — народ упертый, и если чего в голову втемяшится, то сапогом не выведешь.

— И снова доброго дня вам, девицы-красавицы, — этот, который брат, поклонился до самое земли, а все одно будто бы несерьезно. — Мы аккурат вас искали.