Понаехали!

— Зачем? — мрачно поинтересовалась Баська, которая тоже искала, но отнюдь не счастья в жизни, а обыкновенной кухни. Ведь должна же она при дворце быть. Вона, туточки народу сколько. Им без кухни никуда.

— Помощь нужна.

— Какая? — робко поинтересовалась Маланька, за Баську отступивши. А оттудова уже, из-за Баськиного плеча, голову тянет, глядит на своего… этого… а переоделся-то. Правда, вновь же наряд простой, хотя ж из тканей крепких, славных, вона, портки-то с прозеленью, небось, из фризского полотна, которое яркое и ноское. А кафтан долгополый с серебряною канителью, которой немного, но у Баськи глаз наметаный.

Небеден молодец.

И собою хорош.

И… и если сладится у Маланьки, то, может, неплохо будет? Чай, она тоже вона, не бесприданница. Батюшка-то возражать супротив царева человека всяко не будет. И приданое даст, чтоб все обзавидовались, может, даже соболями баргузинскими.

— Сами не знаем, — честно признался Елисей, из кустов-таки выбираясь. Правда, как-то так выбирался, что ногою за ветку зацепил и полетел прямо-таки на Баську.

Баська его поймала.

Ну, не падать же хорошему человеку. Удержала… может, конечно, он и мужик крепкий, но и Баська не слабосилок.

— С-спасибо, — Елисей устоять устоял, но Баську не отпустил.

Обнял.

Крепко так. Ажно ребра затрещали. И губы вытянул… иродище!

Баська ему по ним и шлепнула. Легонечко. Ну, чтоб вовсе не отбить.

— Ты это брось, — сказала она строго и рученьки-то белые от себя отвела. — Ишь, выдумал…

Хмыкнул этот, который второй, который…

— Свят, — Елисей зарозовелся, будто бы ему стыдно. Ага. Как же. Вот всегда так. Нянюшка еще упреждала, что мужикам спуску давать никак неможно, что чуть ослабнешь, они сразу руки потянут. И ладно бы только руки… — Дело такое… сложное… сразу не объяснишь.

— А ты не сразу, — дозволила Баська, поглядывая на этого вот… Елисей.

Тоже одежу сменил.

И тоже простая вроде как, ан нет… сапожки юфтевые, с шитьем, да не простою нитью. Крученая, заговоренная, как и на вороте кафтана, который вроде бы как поношеный. Вона, ткань на рукавах посветлела, вытерлась, в одном месте даже дырочка будто бы, но нитью прихваченная.

И шит не так, как ныне шьют.

И… не в нем дело, но в узоре, что лежит на ткани.

Такой теплый, такой… рука сама к нему потянулась погладить, и Баська не удержалася, тронула шелковые ниточки. Будто вьюнок вьется, стебельки тоненькие, листочки зелененькие, цвет — колокольчик белый. Вьется, льнется, окутывает…

— Я же тебе говорил, — сдавленно произнес Свят, с Баськи восторженного взгляду не спуская, что не осталось незамеченным. Вона, Маланька нахмурилась обиженно, и рученьку-то белую в кулак подобрала. А он, будто и не заметивши, из кустов вылез и принялся пояс разматывать.

Пояс тоже широкий, в две ладони.

И не новый.

И…

— Это прадедов кафтан, — сказал Елисей тихо, глядя на то, как будто бы оживает вьюнок. И вправду пополз, расправил листики, цветы распустил. И качаются они белыми-то звоночками на невидимом ветру. — И пояс его… прапрадедов и даже больше… ему жена его расшивала.

— Обережный, стало быть, — сказала Маланька тихо и сама руку протянула, в которую пояс лег немалой тяжестью. — На кровь родную?

— Надеемся, во всяком случае, — Свят смутился.

И сгорбил плечи.

И глянул так, исподлобья.

— Пойдешь замуж?

— За кого?

— За меня.

— А ты кто таков будешь? — Маланька пояс ладонью накрыла, потянула, погладила нежно.

— Царевич я…

— Зачарованный?

— Может, разве что самую малость, — он потупился. — Так пойдешь?

— Если царевич… то пойду. Как не пойти? — Маланька усмехнулась и сама шагнула, глянула снизу вверх этак, внимательно. — Только ты грязный какой-то… царевич.

— Так… зачарованный же ж, — он улыбнулся широко так, радостно. И вот вроде ж нормальный человек с виду, понимать должен, что дела подобные иного подходу требуют, серьезного.

Сватов там.

Смотрин.

Сговора.

А он… с другое стороны, Баськино ли дело, мешаться? Глядишь, ежели и вправду сладится, то и Маланька счастлива будет. Царевич он там или нет, но… главное, чтоб человек хороший.

Эта мысль окончательно Баську успокоила.

И еще то, как пополз, раскрываясь, вьюнок по кафтану, того и гляди всю ткань шитьем затянет. Маланька же сама пояс на царевича накинула.

И обернула дважды.

Завязала узлом.

А потом, доставши платочек белый, простой, по лицу Святову им провела, легонько так, но и вправду всякая грязь убралась.

— Так-то оно лучше будет, — сказала Маланька.

И Баська кивнула.

Согласилась.

— А ты, — Елисей перехватил руку, осторожно так, бережно, будто бы рука эта сахарною была. — Ты за меня замуж пойдешь?

— Вот так просто?

— Отчего нет?

— Ты ж меня второй раз в жизни видишь-то? — Баська голову склонила, жениха новоявленного разглядывая. Нет, хорош собою. Определенно, хорош. Лицом бел. Румян. Волос светлый вьется барашком. Глаз ясный да синий.

Глядит.

Улыбается. И от улыбки этой сердце Баськино прямо-таки вскачь летит, да только она уже не та, которая книжкам верила. Небось, в книжках всякого понаписывают, а на деле-то…

— Порой и разу довольно, — ответил Елисей.

— И ничего-то обо мне не знаешь.