Понаехали!

Эта чушь злила несказанно, всякий раз напоминая, что сам-то Мишанька для иной жизни создан.

— Вы вновь кривитесь, — с упреком произнесла статная ведьма, которая на Мишаньку глядела с жалостью и слегка — с презрением, будто он виноватый в чем-то. — Во-первых, ваши гримасы могут быть неверно истолкованы вашими собеседниками. Во-вторых, от них появляются морщины.

— И пусть, — Мишанька скрестил руки на груди, за что получил указкой по пальцам.

Больно!

И ведь глядит прямо, улыбается… вот он вчера эту гребаную улыбку весь вечер тренировал, а все одно получался некий оскал престранный, далекий от дружелюбия.

…и надобно послать их куда подальше, но ведь тогда вновь запрут в этом их подвале со стенами из белесого камня, будто и не из камня, но костяными.

Главное, что стены эти силу тянут.

И муторно становится.

Душно.

Мишаньке дважды случилось посидеть, чтобы понять, что… в общем, лучше пока наставниц слушать, а то ведь с них станется вовсе сгноить в этом от подвале.

Папенька…

…явился как-то. Долго смотрел, шевелил бровями и губами тоже шевелил, явно в кои-то веки не зная, что сказать. А потом сказал:

— Дурак.

Мишанька согласился: как есть дурак. Вот нужна ему была эта ведьма? Повелся… престижно ведь, чтобы ведьма в женах… и дети одаренные.

И вовсе…

…надо было послушать матушку и взять девицу из обыкновенных, неодаренных, которая бы сидела в светлице и не смела лишний раз мужа словом попрекнуть, не говоря уже о прочем.

— Эльжбета полагает, что ты, коль сумеешь с силою справиться, то сам назад обернешься.

— Аглая где?

— В Китеже. Домой не возвращалась, пока на постоялом дворе живет.

— С кем?

— При купце каком-то там… помогает.

Вот ведь… купцу она, стало быть, помогает, а родного мужа…

— Мишанька, — в голосе отца теперь слышались раскаты грома. — Может, хоть теперь за ум возьмешься?

— Как?!

— Ну, сколь я понимаю, — отец отказался от чаю, и от угощения, здраво рассудивши, что от ведьм всего-то ожидать можно, — варианта у тебя два. Первый — ты или сам, или с женою замирившись… пока еще с женою, но государь прошение о разводе подпишет, ибо нечего тут непотребство разводить… так вот, ты оборачиваешься обратно.

— Или…

— Или не оборачиваешься, — охотно ответил отец. — И тогда-то… Эльвирка клянется, что подыщет тебе супруга. Я отпишу именьице-другое в приданое. Деньгами не обижу…

От этих слов внутри прямо-таки похолодело.

Приданое?

Он это серьезно? Замуж… Мишанька не желал никакой замуж!

— В Китеже, конечно, вам будет жить не след, не дадут. Но где-нибудь в провинции… там своих слухов хватает, чтоб еще столичные принимать.

Тогда захотелось заорать.

Затопать ногами.

Потребовать, чтобы отец взял и… и все-то исправил, как он делал это всегда! А теперь, стало быть… Мишанька сдержался.

Только кивнул коротко.

— Не спеши, — сказал. — Я… еще вернусь.

И глянул этак, что отец лишь крякнул, осенил себя отворотным знаком и произнес:

— От… ведьма!

…и что ему оставалось? И вправду учиться. Ведь действительно, если он, Мишанька, теперь ведьма, то… нет, о замужестве ему и думать-то тошно, хватит, оказалось, что женское тело на редкость подловато, особенно в некоторых моментах, о которых его почему-то позабыли предупредить. А когда оно случилось, то… сказали, мол, так оно и нужно.

Так оно и будет.

Ибо ведьма ты или нет, а устройство организмы женское. И учебник анатомии сунули, будто он, Мишанька, его прежде не читал. То есть, как раз-то и не читал, прогулявши почти весь курс. После еще пришлось договариваться, чтобы зачет приняли, но ведь…

…в учебнике том много любопытного нашлось, кроме ответа на вопрос: собственно, как ему обратно собою стать?

И ведьмы, к Мишаньке приставленные, лишь руками развели:

— Силу свою слушай. Она знает, чего тебе надобно, — сказала старшая, а прочие закивали.

Вот тогда-то Мишанька и решил учиться. Ну, чтобы понять, как ему с силою-то быть и вообще. Вдруг да действительно поймет и сам вернется? Тогда-то и покажет… найдет подлую изменщицу и… и что-нибудь утворит с нею.

Такое, чтоб надолго запомнила, как над людьми издеваться.

Но это потом.

А пока…

Он положил на голову книгу и сделал пару шагов, стараясь не уронить. Наставница следила, похлопывая по ладони указкою. А ведь учат-то Мишаньку наособицу. Других ведьмочек он видел, но издали. И мелких, и тех, что постарше, и совсем уже взрослых, которым дозволено было сменить простой ученический наряд на платья изысканные… приманивают, твари. Готовятся обмануть, заморочить честного мужика.

…он всем расскажет, что ведьмам верить нельзя.

Стоило подумать, и Мишанька споткнулся, а книга, съехавши с макушки, ударила по ноге.

— Аккуратность и неспешность… — проговорила наставница. — Иди к дверям и попробуй снова.

Наставница ведь что-то да подозревает. И она, и прочие, иначе с чего бы Мишаньку только этим вот глупостям и учат, будто позабывши о том, что у него и сила имеется.

А она была.

Незнакомая. Непривычная. Переменчивая, что сама весна. То теплом в груди отдавалась, то вдруг холодом схватывала, то водой ускользала меж пальцев, стоило её коснуться, то напротив, ластилась, сама требовала внимания.

Мишанька пытался.

С нею.