Понаехали!

— Еще раньше не жили так, — Горыня пальцы платочком отерла. — В том смысле, что дом не делился на женскую и мужскую половины.

— Это надо у Евдокима Афанасьевича спросить. Он точно знает. Но… — Стася поскребла Беса за ухом, — думаю, что действительно не делился. Если на мой посмотреть, то оно сразу и видно…

— Срам какой! — хором выдохнули впереди стоящие девицы и отвернулись.

Пускай их.

— Там от Любава Соколова, — шепотом пояснила Горыня. — Боярина Соколова вторая дочь. Первая уже замужем, теперь вот на вторую надеется… род хороший, крепкий. И короне всегда верен был. Если Любава благословение получит, то шансы у неё неплохие.

Любава обернулась.

Личико у неё было круглым, аккуратным. Да и собою была она хороша, что куколка фарфоровая.

— Правда, никто не ожидал, что смотрины объявят. Уже давно ими никто не забавлялся. Все ждали, что выбор сделает царица, как то водится, а вот… с Любавы парсуну писали. И еще с Софьи Димитриевой… вон она, в темно-синем сарафане.

Горыня показала рукой куда-то в толпу. И вправду, выделялась в ней девушка в темно-синем платье, правда, не столько богатством нарядов или красотой, сколько кругом мрачного вида женщин в мужской одежде. Женщины стояли, демонстративно положив руки на рукояти сабель.

Хмурились.

— Она у папеньки единственная дочь. Мать из ахейского племени, и она сама, говорят, на ахейский манер воспитывалась. И что матушка — не просто из родовитых, а царской крови. И что сила у ней тоже особая, а какая — никто не ведает. Только батюшка её давно царицу обхаживал. Но та к ахейцам не особо, вера у них не такая, потому и стереглась… даже слух пошел, будто вовсе сошлют, но видать, не получилось. Теперь вот… хотя, конечно, сомнительно, что богиня благословит эту вот… а там, видишь? Медведева… богатые очень. И царица к ним благоволит…

Время шло.

Солнце припекало. Над головами одних девиц раскинулись шелковые полотнища, которые крепились к палкам, другие накинули платки, кто-то укрылся под соломенною шляпой огромных размеров. Вокруг очереди засновали мальчишки с кувшинами, на все голоса расхваливая воду.

Кто-то покупал.

Кто-то…

— Они ведь могли как-нибудь так… — не выдержала Стася, потому как стоять, да еще и молча, было выше её сил. — Неужели нет своего храма? Ну, если не семейного, то какого-нибудь такого… тот же главный закрыть можно было бы ото всех…

— Закрыть? — удивились девицы все хором. И головами покачали, аж совестно стало за этакое предположение.

— Боги не одобрят, — Горыня произнесла это веско. — Перед богами все равны, что боярин, что простой холоп… так в Правде писано. Но…

Она огляделась.

— Ты права. Они могли бы и иным порядком. Небось, когда в молельный день едут, то храм делят на боярскую половину и для прочих всех.

— У батюшки в Канопене место свое есть, — добавила Баська. — И у Матвея Фроловича тоже имеется. Оно, может, не на боярской, но какие там в Канопене бояре… вона, барон в своем собственном молится, к чему ему ездить?

— Тут скорее дело в ином, — Горыня помахала растопыренною пятерней. — Если бы их пускали отдельно, то слух бы прошел, что камень подменили или еще какой. Особенно, если бы одна благословение получила, а другая нет. Точно началась бы свара. А кому это надобно? Да и то… потом попробуй отговорись, что это благословение было, если его никто не видел. Вот и стоят…

— И вперед не лезут?

— Вдруг богиня обидится?

Стася кивнула, соглашаясь, что да, глупо было бы по-за собственного нетерпения лишиться шанса царицей стать.

— На самом деле все быстро проходит. Вот увидишь.

Стася и увидела, уже ближе к вечеру, когда, казалось, еще немного и свалится она без сил, ибо стоять еще больше — это как-то… чересчур. Бес и тот вот притомился, хотя он, в отличие от Стаси, время от времени вытягивался на пыльной земле, видом своим показывая, что исключительно из любви к хозяйке бестолковой этакую муку терпит.

Потом и ему стало жарко.

И Стасе.

И…

Голоса и те притихли, то тут, то там раздавались стоны, да и вовсе становилось очевидно, что все-то это мероприятие, еще недавно казавшееся забавным, вовсе даже не забавно.

Но вот впереди показался храм.

Этакая каменная громадина, скорее походившая на крепость. Не было в нем ни изящества, ни роскоши, но лишь ощущение… неправильности, что ли? Будто кто-то взял да и втиснул средь роскошных теремов гранитный короб.

Перед храмом, на махонькой площадке, посыпанной белым песком, высился постамент, а на постаменте лежал камень. Самый обыкновенный такой камень, с одной стороны кривой, а с другой — щербатый. И ни цветом особым, и ничем-то еще не выделялся он среди прочих. Этаких камней на любом поле воз наберется.

Но девицы, растерявшие было энтузиазм, загомонили.

Подтянулись.

— Вон, вон… — ткнула Стасю в бок Баська, верно, от избытка эмоций. — Глянь…

Возле камня стоял мужчина в сером одеянии, перехваченном веревкою, за ним виднелся еще один, уже в кафтане. Этот, в кафтане, держал в руках свиток да перо, верно, производя учет девиц согласно расписанию.