Понаехали!

И камням горкою хитрой уложенным. И золотолистному плющу, что гору эту скрепил. Меж листьев поднимались хрупкие цветочки.

Звенели пчелы.

Бабочки порхали. На царицыной яблоне поспевали яблоки, про которых в городе множество всяких слухов ходило, дескать, и жизни они прибавляют, и красы, и… вранье. Яблоки были хороши, сладки, но и только.

- Строят, не без того, - согласилась матушка, присаживаясь на деревянное креслице, заботливо укрытое покрывалом из собольих шкур. – Но тут другое.

Она погладила меха.

И пальцами пошевелила, позволяя силе коснуться каменьев в перстнях. И те вспыхнули, отвечая на матушкину ласку.

- Каждому охота дочь свою или родственницу в царицах видеть.

Елисей фыркнул.

Может… может, потому он и не женится, из-за этой вот охоты, которая читалась во взглядах каждой встреченной девицы, вкупе с надеждами и чаяниями всей родни, что за девицей стояла.

Взять ту же Медведеву.

Она и вправду хороша. Куда там парсуне… надобно подбить батюшку, чтоб указ издал, чтоб, стало быть, не по заветам предков малевали, а как оно есть. Елисею, если подумать, не с предками жить, но с конкретною девицей. А то за этими заветами поди-ка разбери, какова оная теоретическая девица, как бы выразился младший братец, в естественном своем обличье.

- Оттого и мучаются.

- Они?! – искренне возмутился Елисей, ибо замученным видел он прежде всего себя.

- И они в том числе. Но девок пожалей… им-то, пока не женишься, тоже свою судьбу не устроить.

Об этом Елисей как-то вот… не думал.

- Соловьева мне давече жалилась, что двадцатый годок дочке пошел, а супруг про сватовство и слышать не хочет, все ждет, пока батюшка твой слово свое скажет. И Куньева туда же, хотя и призналась, что еще когда с Кузнецовыми сговорились, да только те в понимании и ждать готовы. Были. Теперь же устали и старшенькому своему другую невестушку хотят присмотреть, но… - матушка развела руками. – Если кто по роду и по силе равный, то и не спешит девку выдать. А когда спешат, то… сам понимаешь, вопросы возникают.

И уставилась на Елисея серыми своими глазами. Сидеть стало неудобно. До того неудобно, что Елисей поерзал.

- Вот и выходит, что ни одним замуж, ни другим жениться… выбор, - матушка подняла руку и на раскрытую ладонь опустилась бабочка.

- Мама!

- Жениться тебе все одно надобно. Или… хочешь, чтобы я невесту выбрала?

Елисей головой замотал.

Вот уж чего ему точно не нужно было.

- Вот и я о том, - матушка склонила голову, и каменья в венчике загорелись один за другим. – Я бы, конечно, выбрала, есть на примете хорошие девицы, да… жить-то с ними тебе придется.

- Д-да, - в горле отчего-то пересохло.

Но вот как… вытащить из шкатулки парсуну и сказать, что вот эта вот гожа и иной не надобно? Или вовсе ткнуть наугад? Или… поглядеть бы на них всех, чтоб не малеванных, на живых, как они есть.

По спине пополз ручеек пота. Мысль же показалась удачной.

И вправду поглядеть бы.

Можно ведь поглядеть.

Если… старый обычай, еще один, который по заветам предков… и давно уж его не объявляли.

- Отец твой тоже женился не по своей воле, - матушка бабочку стряхнула. – Как и я… у меня иной на сердце был. Был да весь повышел… слава Богам.

- Почему?

Царица глянула этак, с насмешкою.

- Потому как красиво о любви говорил, да только получилось, что любви этой не хватило, чтобы поперек отцовского слова пойти. Месяца не прошло после моей свадьбы, как и он женился…

Слушать это было, пожалуй, неприятно. Будто… будто сказку разрушили. Хотя куда ему, двадцати четырехлетнему мужику, в сказки верить.

- Твой же отец оказался умен и заботлив. И… это уже много. Иные и того не имеют.

- Но хочется большего?

- Всегда хочется большего, - отозвалась матушка, наблюдая за прудом. Круглый, аккуратный, он вместил в себя пяток белых лилий, которые так и манили стрекоз. – Его деда женили по сговору… он свою супругу и вовсе до свадьбы не видел, как и она его. А уж его-то отца и вовсе обвенчали с супругой старшего брата, который через месяц после свадьбы помер…

- Я знаю.

- Знаешь, - согласилась царица. – Из хроник семейных. Только… и в них не все пишут.

- Хорошо, - Елисей сделал глубокий вдох. – А если… если я смотр объявлю? По старому обычаю?

Царица усмехнулась и поднялась, и тяжелые, богато расшитые жемчугами да каменьями, одежды зашуршали.

- Тогда у тебя, в отличие от многих, будет шанс… не упусти его, Елисей.

 

Боярин не обрадовался.

Совершенно.

Брови насупил, бороду свою, расчесанную надвое, выставил и на Стасю глянул так, будто бы это она во всем виновата, включая само сотворение мира со всеми его проблемами.

- Не серчай, батюшка, - жалобно произнесла Горыня и за Стасину спину шмыгнула, определенно надеясь за этой самой спиной укрыться.

Боярин засопел и отчего-то поглядел на Радожского.

Тот, правда, что ко взгляду, что к сопению отнесся индеффирентно. И сказал:

- Будет произведено дознание.

- Тобой, что ли?

- А хоть бы и мной…