Понаехали!

…за проживание платить надо. Это она поняла. Но вот сколько надо? И как понять, дорого просят или не очень? А помимо проживания?

За готовку.

Уборку.

И… и еще за что? Аглая загибала пальцы, но больше так, для порядка, ибо понимала, что та, прошлая её жизнь, слишком уж отличалась от нынешней. Или той, которая будет. И что в той, которая будет, прежние её умения не так и нужны, а новые… откуда им взяться-то?

- Я справлюсь? – спросила она у Карамельки, которая выбралась из корзинки с котятами, чтобы устроиться на коленях. И сама себе ответила. – Я справлюсь.

Получилось, правда, без должной уверенности.

Но…

Что ей делать еще?

Дурбина Аглая заметила сразу. И тоже удивилась, потому что прежде-то она людей запоминала, признаться, с немалым трудом. А потом еще частенько путала, что несказанно забавляло Мишаньку.

Или злило.

В зависимости от ситуации.

И уж точно она бы не узнала никого из прежних знакомых своих вот так, в толпе. А тут…

- Стой! – крикнула Аглая и так громко, что вновь себе удивилась. Наверное, прав был Мишанька, вовсе она не годна в княжны, сколько ни учи, но та, простая кровь, наружу лезет.

И пускай себе.

Главное, экипаж остановился. И Аглая с неподобающей поспешностью выскочила из него, едва не скатившись на руки Дурбину.

- Здравствуйте, - сказала она, чувствуя, как вся-то вспыхивает от смущения.

- Здравствуйте, - эхом отозвался Дурбин.

И улыбнулся.

Аглая тоже улыбнулась.

- Как хорошо, что я вас встретила… я думала записку отправить, наверное, это было бы правильно, только как-то вот… думала и забыла. Со мною случается. А потом оказалось, что экипаж уже подали и некуда отступаться. И я решила, что если так приеду, то не выгонят?

- Не выгонят.

Он смотрел в глаза. И Аглая тоже. И… люди шли, люди обходили их, словно и Аглая, и Дурбин воздвигли вокруг себя незримую стену.

Или щитами укрылись.

Но щитов не было. Они просто стояли.

- Там… - молчать стало немного неудобно. – Я больше не нужна. Фролу Матвеевичу. Он, конечно, предлагал остаться, но правда в том, что я действительно ему не нужна. И жене его тоже. И… и зачем тогда отягощать добрых людей?

- Не думаю, что вы были в тягость.

- Я старалась… но… я вспомнила, что вы говорили про барона и решила, если спрошу, то… худого не случится?

Получилось отчего-то жалобно. И Аглая поспешила задать вопрос. Её ведь учили, что правильно заданный вопрос может полностью изменить настроение беседы.

- А вы… гуляете?

- Гуляю, - признался Дурбин. – Дома… там меня никто не гонит. И не упрекает. Но… как-то оно…

- Муторно?

- Именно.

- А… это ярмарка? – Аглае стало неудобно.

- Просто рынок. Подумал, что, раз уж собственных сил не осталось, то стоит хотя бы трав приобрести. Все одно большая часть недугов ими лечится.

- А здесь продают?

Мысль показалась Аглае на удивление здравой. И пусть собственная её сила никуда-то не делась, но… травы – это хорошо.

Правильно.

У неё имелись. Еще те, в пришкольном лесу собранные, высушенные должным образом, и сложенные в берестяные туесочки. Только куда княжне Гурцеевой да с травами возиться? Вот и потерялись эти туесочки где-то там, в глубинах дома, то ли на чердаке осев, то ли в подвалах.

Стало обидно.

Горько.

- Не возражаете, если я составлю вам компанию? – прежняя Аглая ни за что не стала бы напрашиваться, а нынешней, получается, можно?

- Буду счастлив.

- Я только экипаж отправлю… или оставить?

- До баронского поместья тут недалеко. Но если вы хотите на экипаже…

- Нет, - Аглая замотала головой. – Я лучше так…

Рынок.

Странное место. Полное суеты. И эта суета, голоса вокруг, пробуждают в Аглае память. Точнее даже не память, смутные образы.

Запах сена.

И мычание скота. Печальный взгляд лиловых глаз. И корова тянется к Аглае, вываливает язык, чтобы засунуть его в ноздрю. И Аглая пытается повторить. Но собственный её язык короток.

…толкотня.

И кто-то с кем-то ругается, но не зло. Торг? Отец привез зерно, не все, но что-то, что получилось снять. А матушка еще ткань положила, грубую, но крепкую. И если выйдет её продать, то домой купят что-то полезное.

Может, даже корову.

- С вами все хорошо? – Дурбин останавливается и заглядывает в глаза.

- Все… наверное… просто вдруг… я вовсе не княжна. И… и родители мои селяне.

Зачем она это говорит? А главное, сказала и стало страшно. Вдруг да… Мишанька говорил, что люди должны держаться с равными себе. Она же, получается, никак не равна ни ему, ни вот Дурбину.

- Наверное, когда я была маленькой, меня брали на ярмарку… или рынок. Не знаю.

А он просто смотрит.

Сказал бы хоть что-нибудь, право слово! А то стоит и смотрит… и ей страшно от того. И…

- Я своим вечность уже не писал, - сказал Дурбин. – И они мне тоже. Если и пишут, то чтобы денег прислал. А мне-то особо слать было нечего. И раньше. Теперь и вовсе, может, придется вернуться. Только меня не слишком ждут.

- Почему?

Он пожал плечами:

- Я не единственный ребенок в семье… очень даже не единственный. Поместье же, которое отцу досталось, не так и велико. И места на всех не хватит.

- И… что вы собираетесь делать?