Понедельник — пятница

После совещания можно было пойти домой — опять принять аспирин, выпить чаю с малиной и выспаться хорошенько. Он и так не спал почти сутки. Но сначала надо забежать в магазин. Дома — шаром покати, а в столовую не хочется. Сейчас многие опасаются ходить в столовую из-за гриппа. Лучше самому наварить макарон и поджарить какую-нибудь котлету.

Так он и сделал.

В магазине было людно; в кассу и к прилавкам стояли очереди. Он встал в одну из очередей; сзади раздался женский голос: «Вы крайний?» — он обернулся, чтобы ответить «последний», и увидел Любу.

— Здравствуйте.

— А, Василий… Не знаю, как по отчеству…

Казалось, она похорошела еще больше. Ей очень шла и белая шаль с серебряными нитками, и мутоновая шубка, и вовсе не трудно было догадаться, что и шаль, и шубку ей привез Володька. Тогда, в такси, на ней была обыкновенная ленторговская шляпка и простое пальто…

— Пожалуйста, — пропустил ее вперед Ткачев. Он мялся; ему вовсе не хотелось разговаривать с Любой после того, что он угадал в ней, и самым естественным вопросом в этом положении было: «Как живете?»

— Нормально, — ответила Люба. — Володя в рейсе, на днях вернется, а тетя Лина уехала к сестре в Днепропетровск.

— Надолго?

— Видимо, насовсем. Квартирка-то у нас тесная, сами знаете — однокомнатная.

И снова Ткачеву стало холодно. Володька согласился, чтобы мать уехала из Ленинграда? И для Любы это — «нормально»?

Очевидно, она догадалась, о чем думал Ткачев, и добавила:

— Она давно собиралась к сестре. Больная женщина, кроме тети Лины, у нее никого нет…

Это прозвучало как оправдание и подтверждение догадки: значит, не захотела жить с невесткой.

— А как вы? — спросила Люба.

— Так. Работаю…

— Заходите как-нибудь.

— Как-нибудь, — ответил он.

А теперь домой, домой! Его начало знобить, едва он вышел из магазина на улицу, на слякоть. «Кажется, все-таки заболеваю. Совсем ни к чему». Едва он вошел в квартиру, соседка сказала, что звонили со службы, просили срочно позвонить. Что там еще стряслось? Он снял трубку — ответил оперативный.

— Ты как себя чувствуешь?

— Ну, — засмеялся Ткачев, — наверно, тебя мое здоровье волнует не с медицинской, а с деловой точки зрения?

— Да. Понимаешь, у нас еще трое больных прибавилось. А тут еще одна коробка на подходе. Не мог бы ты…

— Ладно, — сказал Ткачев, — буду.

На этот раз пришел смелый «торговец» — одно из немногих иностранных судов, которые отваживались ходить в Ленинград за ледоколом. Впрочем, льда было мало; на Балтике он и вовсе стаял — зима оказалась на редкость теплой. Морозы держались всего какую-нибудь неделю.

Все таможенные и пограничные формальности были выполнены быстро, и Ткачев вернулся на ОКПП: через два часа предстояло выпустить одно наше судно. Эти два часа вполне можно вздремнуть на диване. Офицеры часто дремали здесь, когда оказывалось «окно». И опять его разбудил оперативный:

— Подъем, лейтенант. Сны потом досмотришь.

— Что? — Ткачев торопливо отогнул рукав кителя: неужели проспал два часа? Нет, всего час. — Ну, не совестно тебе будить хорошего человека?

— Там двое пришли, потолкуй с ними, — сказал оперативный. — Они в коридоре ждут.

Ткачев застегнул воротник, пригладил волосы. Чувствовал он себя отвратительно, в голове гудело, от усталости или простуды. Кто там пришел? С кем толковать? О чем толковать? Он открыл дверь в коридор.

Парня в ватнике и солдатской шапке-ушанке он видел впервые. Вторым был грузчик из второго района Зосим Степанович Байков, член добровольной народной дружины.

— Здравствуй, лейтенант, елка-палка, — сказал Байков, еще с порога протягивая руку. — Вот, дурачка привел. По вашей части дело.

— Вы садитесь, — пригласил Ткачев.

— Валяй, выкладывай, елка-палка, — сердито сказал парню Байков. — Пиджачком-то не прикидывайся!

Парень скинул шапку, мял ее, и физиономия у него была растерянная, в красных пятнах. Он начал говорить, и Ткачев ничего не понял. Какой еще матрос? Что поднести? Ты по порядку давай.

— По порядку, — строго повторил Байков.

Наконец Ткачев разобрался, что к чему. С иностранного судна на берег была отпущена команда, и один (может, матрос, а может, кто из начальства) потихоньку попросил этого парня вынести сумку. Небольшую такую сумку вроде спортивной. За двадцать пять рублей. Ну, парень и клюнул на четвертак.

— Вынес?

— Вынес.

— А потом?

— Вот, Елка… дядя Зосим то есть, увидел.

— Вижу, с сумкой прется и иностранцу передает, — объяснил Байков. — Тот ему с ходу четвертной, а сам в такси… Спрашиваю этого дурачка: ты здесь чего крутишься? Ну, вот он и сказал…

— Номер такси запомнили?

— Нет, не сообразил, — вздохнул Байков.

— Того моряка узнать сможешь? — спросил Ткачев у парня.

— Смогу, — уныло ответил парень. — Длинный такой. Носатый.

— Носатый, елка-палка! — передразнил его Байков. — Ты четвертной-то выкладывай. У иностранца, понимаешь, наш четвертной взял, елка-палка. Эх…

Парень полез в ватник и достал смятую бумажку. Ткачев остановил его. Погоди. Потом. И пошел за разрешением на осмотр. Явно таскают контрабанду. А часовому у трапа «иностранца» придется дать на всю катушку. Он должен был заметить, что моряк передал сумку…