Понедельник — пятница

— Нашли, — ответил Ткачев, доставая «Беломор».

Они закурили. Байков мысленно поторапливал капитана. Конечно, неловко спрашивать, зачем он пришел. Скажет сам. И все-таки поторапливал про себя. Понимать же надо: «Зенит» играет со «Спартаком». Байков схитрил.

— Сегодня мы тоже кое-что нашли, — сказал он. — На «Джульетте» шубки работали. Девять штук недостача. Гуляет уже кто-то в наших шубках, елка-палка.

Казалось, на Ткачева это не произвело никакого впечатления.

— Вот какое у меня дело, Зосим Степанович, — как-то неуверенно начал капитан. — Есть у вас в бригаде тальман…

— Нонка, что ли?

— Да. Ашрапян.

— Есть такая.

Он не удивился вопросу Ткачева и тому, что капитан интересуется Нонкой, — до него тоже доходили всякие слухи. Контрабанда, может быть? Он лично ничего не замечал. К нему уже обращались из водного отдела милиции. Приходил вот сюда же один симпатичный паренек, но интересовался другим: с кем Нонна встречается? А что он мог ответить? Однажды пошел с женой на концерт в Дом культуры моряков и встретил там Нонку с двумя троглодитами. Сама — в парчовой паре, юбчонка это самое место чуть прикрывает, и троглодиты соответственные — волосатые, с бороденками, в бабских жабо. Жена Байкова даже сплюнула в сердцах. Вот и все. Да вон она, Нонка, из окошка видно — вон пошла…

Но Ткачев даже не поглядел в окно.

— Я знаю, что ничего определенного…

— Ничего, елка-палка. Разговоры идут, а…

Нет, в милиции уже кое-что знали, и Ткачев тоже знал. Мелкий бизнес, кофточки всякие, зажигалки, барахлишко — все, что можно пронести на себе, не вызывая подозрений у вахтеров. И парней ее знали. Тоже мелочь, человечишки. Десятку оторвут и радуются. Но ведь коготок увяз — всей птичке пропасть. Сегодня рады десятке, завтра захотят две… Конечно, можно было бы профилактировать эту троицу, вызвать, потолковать по душам, — а что предъявишь? Оскорбятся, сыграют в невиновных — и все. Разве что притихнут на время.

Ткачев докурил папиросу и встал.

— Возьмите ее в оборот сами, — сказал он. — Плохо будет, если проморгаем девчонку.

— Хуже некуда, — согласился Байков. — Я ее нашей крановщице Калининой доверю.

— Гале рыжей? — улыбнулся Ткачев, и бригадир покосился на него: вот это служба — все знает! Но Ткачев засмеялся. Не надо удивляться, просто здесь работает его сын. Байков удивился еще больше. Как сын? В его бригаде такого не было.

— Приемный, — уже торопливо объяснил Ткачев. — Леня Чеботарев — вот он и есть мой сын. Ну, будьте здоровы, Зосим Степанович. Вы на матч торопитесь? Я тоже…

Сейчас Леньке было двадцать четыре, а Ткачев знал его шестнадцать лет. Ленька достался ему совсем маленьким. Это случилось через полгода после того, как женился Храмцов и когда была трудная зима. В том году Ткачеву все-таки повезло — ему дали отпуск в июле, в самый разгар навигации. Учли, сколько ему пришлось работать зимой, когда добрая половина офицеров на ОКПП болела гриппом.

Конечно, он мог поехать в любой дом отдыха погранвойск — в Одессу, Ливадию или Гагру, или еще куда-нибудь. Ему полагалась бесплатная путевка. Но приходили письма из Боровичей, от тетки: письма были по-стариковски тоскливые, тетка просила приехать… Он набил чемодан книгами, купил удочку и все, что к ней полагалось, и выписал литер до Боровичей.

Вечером позвонил Храмцов.

— Профессор, мы тебя ждем.

Он сказал: не могу, уезжаю, поезд уходит в ноль пятьдесят с Московского, пока доберешься…

— Ладно, — сказал Храмцов, — я забегу ненадолго. У меня самого времени всего ничего. На трое суток пришли.

Он появился очень скоро, и сразу же Ткачев уловил в нем какую-то перемену. Он подумал: когда Володька звонил, у него был веселый, бодрый голос, а теперь сидит кислый, хотя между его звонком и приходом было от силы пять минут. Конечно, и за одну минуту может что-то произойти. Например, можно поругаться с женой.

— Поругался с женой?

Храмцов поглядел на него и усмехнулся:

— Шерлок Холмс! Не поругался, а поспорил — все-таки разница. — Он не хотел говорить на эту тему. — Как живешь, Профессор? Куда рейс? И даже с удочками?

— Да вот… — неопределенно сказал Ткачев.

— Завидую, — помотал головой Володька. — Устал — спасу нет. В Индийском нас потрепало не приведи бог. Четыре дня между водой и небом. На что уж я крепкий, а и то кишки вымотало. Полкоманды пластом лежало…

И по тому, что он начал говорить вовсе о другом, не дожидаясь ответа на свои же вопросы, Ткачев снова почувствовал перемену — впрочем, что ж! Ведь и поспорить тоже можно по-разному. Отсюда и настроение.

— А с женой чего не делишь? — шутливо спросил Ткачев. — Или мало месяца на разлуку? Я тут был у вас… Спасибо за альбомы, ненормальный ты человек.

— Ладно тебе, — отмахнулся Храмцов. Он немного помолчал, как бы раздумывая, стоит или не стоит рассказывать Ткачеву о споре с женой. — Воет моя, — все-таки сказал он. — Требует, чтобы я на берег сходил. Не может ждать. Устала, говорит, ждать. Да ты же знаешь теперь…

— Знаю, — кивнул Ткачев. — Но ведь она тоже знала, что выходила замуж за моряка, а не за сторожа с овощной базы. Вообще-то у нас с твоей женой был разговор.