Понятие любви в латинской патристике IV-V вв.

Профессор В. В. Болотов таким образом трактует эту идею Оригена: «Цель Оригена – дать посильно полный живой образ бесконечно милосердного Богочеловека, дать конкретное выражение той всеобъемлющей любви, которая проявилась в таком величии в молитве: «Отче! Прости им», и – насколько это касается общего действия на чувство – нельзя сказать, чтобы эта великая задача была выполнена неискусно: образ Христа, который молится, «да минует Его чаша» страданий, не вследствие даже слабости Его человеческой природы – Он молится, чтобы Ему послан был даже еще более тяжкий вид смерти, лишь бы плоды ее были более полны и всеобъемлющи, – а единственно потому, что Он не хочет ничьей гибели»[164]. Однако подобное название Христа как «сына Любви Божией», с точки зрения В. В. Болотова, не характеризует догматически правильно человеческую природу Христа. В этом толкования Ориген вряд ли преследовал цели дать догматические точные и выверенные формулировки. Его цель была более свободной и художественной – нарисовать «картину» Божественной Любви, безграничной, всеобъемлющей и жаждущей спасения каждого грешника, как и каждого падшего существа.

Учение о Христе как любви вытекает из христологии Оригена. Ориген употребляет термин «душа Христа». Понятие Любви Божией он раскрывает в контексте отношений между «душой Христа» и Логосом. Он полагал, что душа Христа уже объединена в вечности с Божественным Логосом в полноте любви Божией. Логос и душа соединены через прямое созерцание в любви[165]. В полноте единства с Логосом душа Христа является совершенной любовью Божией[166]. Это говорит о такой полноте единства Христовой души с Богом, что она становится полностью обожествленной.[167] Однако подобная идея лишь означает бытийное единство души с Богом, но это еще не делает ее доказанной.

Говоря о любви Бога Отца, как и вообще о любви Ипостасей Троицы, Ориген употребляет термин «ἄγάπη». Например, он пишет: «Спаситель есть жезл – для тех, которые нуждаются в более суровом и строгом водительстве и не предали себя любви (ἄγάπη) и кротости Отца. Потому-то, если Он и называется жезлом, то о нем сказано: «изыдет», потому что Он, становясь жезлом, не остается в Самом Себе, но представляется вне Своего преимущественного состояния»[168]. Итак, Божественная Любовь по Оригену может выступать «жезлом», то есть, в определенных случаях является строгой и наказывает грешников, чтобы через это болезненное врачевание зло претворить в добро и привести душу к спасению.

Платоническое и неоплатоническое пренебрежение к телу, как и к материи в целом, в полной мере характерно для Оригена. В этом отношении он был неоплатоником, что отразилось в его учении о человеческой любви. Человек по Оригену есть, прежде всего, дух, духовная субстанция, которая исчерпывающе охватывает человеческое бытие, поэтому любовь исключительно духовна. Дух – высшее, субстанциональное начало в человеке. Дух по Оригену первичен, а плоть вторична и ненавистна духу. Важно отметить, что духу предается совершенно особое значение у александрийского богослова и философа. Современный исследователь Оригена Чуковенков Ю. А. отмечает: «Ориген рассматривает дух не в качестве божественного дара избранным или совершающим нравственный подвиг, а как субстанциональную основу всякого человека, заключающую в самой себе предпосылку будущего соединения с Богом»[169].

Учение Оригена о духовной любви изложено, в том числе, в его толковании на книгу «Песня Песней»[170], которое было весьма оригинальным для той эпохи и задало две традиции ее толкования:

А. Аллегорическое толкование, распространенное в Восточной Церкви.[171]

Б. Психологическое толкование, часто встречающееся у западных латинских богословов.

В предисловии к труду «Комментарии на Песнь Песней»[172] Ориген проводит аналогию между тремя частями гуманитарного знания (этика, физика, эпоптика[173]) и тремя книгами Соломона (Притчи, Экклезиаст и Песнь Песней). Эта аналогия была воспринята каппадокийцами, в частности Григорием Нисским. Яркое, преисполненное метафорических образов аллегорическое толкование Оригена несомненно оказало существенное влияние на учение о любви великих каппадокийцев, которые в юности увлекались Оригеном, однако, отвергли его заблуждения.