Понятие политического

Шмитт не случайно говорит о политическом в связи с природой человека. В конце 20-х гг. он подошел к тому особому проблемно-тематическому полю, которое известно нам как немецкая «философская антропология». И для философов, прежде всего, в то время, — Макса Шелера и Хельмута Плеснера, — и для Шмитта было очевидно, что человек, если вспомнить старую формулу Аристотеля, политическое существо. При этом политическое трактовалось не просто как область полисной гражданской совместности, но как самоопределение в той борьбе, которую, как мы видим, Шмитт считал неизбежной для государства. Политическое заключено в самой природе человека — это значит, что именно как политическое существо человек принимает экзистенциальное решение. Как политическое существо человек противостоит публичному врагу. Он знает, что может быть убит и что ему придется убивать, причем самоотдача публично-политическому — это не рутинное, манипулируемое поведение человека массы, но именно индивидуальное решение того, кто становится выше частного интереса, пацифизма и анархизма и видит необходимость политического единства и политической власти.[833] Так что взвешенное, ученое, интонационно очень умеренное представление «Понятия политического» в издании 1963 г. мы должны читать с осторожностью. Мы держим в руках не просто политико-юридическое исследование с огромным философским содержанием. Это взрывоопасное сочинение — та самая «бесшумная мина», о которой писал Шмитту в начале тридцатых годов его новый друг Эрнст Юнгер.

X

Знаменитое письмо Юнгера Шмитту, упомянутое в конце предыдущего раздела, — одно из первых в их переписке, длившейся больше полувека. В 1928 г. статья «Понятие политического» вышла из печати отдельным оттиском, в виде брошюры. Юнгер отреагировал на нее в письме от 14.10.1930 с огромным энтузиазмом. «Хочется, — писал он, теперь, — когда Вы освободили нас от этой пустопорожней европейской болтовни, поставить конкретное различение друга и врага в повестку дня». Здесь-то он и назвал сочинение Шмитта «бесшумной миной»: никто не понял, что случилось, а разрушения уже совершились. Хладнокровие, решительность и коварство — вот в каких выражениях формулирует Юнгер свою, как он говорит, suprema laus (высшую похвалу) Шмитту.[834] Юнгер настроен в те годы очень решительно, он готовит к печати сборник «Война и воины» со статьей про тотальную мобилизацию и манифест «Рабочий». К Шмитту Юнгер относится с подчеркнутым пиететом. Влияние Шмитта в эти годы очень велико. Он прославлен как политический публицист, выдающийся теоретик права и эксперт. Он участвует в политической жизни и пытается придать ей то направление, которое считает правильным. Но что это было за направление? Ответ на этот вопрос не может быть простым. То, что можно назвать «линией Шмитта», было не одним и тем же в период написания первой версии «Понятия политического», «Учения о конституции» и других работ 1927—29 гг., и далее, в период кризиса Веймарской республики в начале 30-х гг., накануне прихода нацистов к власти и в первые годы нацизма. Сегодня мы знаем, какой была последующая история Германии. Но в момент совершения исторических событий будущее было открытым. Немецкие националисты, противники парламентской демократии, сторонники сильного государства и даже диктатуры далеко не всегда были нацистами. Многие немецкие консерваторы погибли: одни — как генерал К. фон Шляйхер и знаменитый публицист Э. Юнг, — в первые годы консолидации власти в руках нацистов, другие — как друг Шмитта, крупный финансист Й. Попитц, — через десять лет, при подавлении антигитлеровского заговора. Вопрос о шансах на другую историю, другое развитие Германии, будь то в русле парламентской демократии или диктатуры, остается во многом спекулятивным, и те, кто напрямую связывает лихорадочную активность Шмитта при Гитлере, особенно до 1936 г., когда рухнули его расчеты на большую карьеру, с его же сочинениями, по меньшей мере, самого начала 30-х гг., молчаливо исходят из того спекулятивного предположения, что движение и не могло быть другим.