Понятие политического

Элен Кеннеди считает, что «Понятие политического» надо рассматривать в связи с «Учением о конституции», хотя в первом в центре внимания оказываются конфликты, а во втором — порядок. Шмитт в этих сочинениях говорит не о разном, но об одном и том же, только с разных сторон. «Понятие политического» не концентрируется исключительно на войнах и революциях, предметом Шмитта является то же политическое единство, что и в «Учении о конституции». Только в этом последнем подчеркивается спаянность этого единства, а в первом рассматриваются проблемы его фрагментации.[824] Несмотря на то, что здесь есть пространство для споров и уточнений, методологически она рассуждает совершенно правильно. Только надо добавить еще, что «Понятие политического», хотя и написано после второго издания «Парламентаризма» и практически одновременно с «Учением о конституции», находится также в ряду других важных работ Шмитта, которые чуть реже привлекают к себе внимание: работ по международному праву. Рассуждения Шмитта о политическом единстве, суверенитете (как возможности объявить чрезвычайное положение), территориальном самоопределении народа и т. п. рождались не в нормальных условиях страны, обладавшей полнотой суверенитета над своей территорией, а в ситуации неустойчивой и тревожной.[825]

Международное положение Германии в 20-е годы было сложным, последствия поражения в мировой войне давали о себе знать.[826] Так, например, до середины 20-х гг. продолжался так называемый «Рурский конфликт». На Германию по Версальскому мирному договору была возложена обязанность платить огромные репарации, причем вопрос о репарациях, как писал Шмитт уже после Второй мировой войны, в «Номосе земли», был единственным вопросом, который рассматривался в связи с необходимостью наказать Германию как агрессора. Задержка с выплатой привела к франко-бельгийской оккупации демилитаризованной Рейнской области в 1921 г. и в 1923 г., причем в последнем случае были заняты столь обширные территории, что это вызвало взрыв негодования в Германии и акции пассивного гражданского сопротивления. «Почему Версальский договор не дает результатов? — писал в те годы в докладе для Фонда Карнеги французский германист Анри Лихтенбергер. — Немцы и те, кто их поддерживает, говорят, что он невыполним. Французы возражают, утверждая, что это немцы решили сделать его неэффективным. Возможно, в реальности есть двоякого рода препятствия выполнению статей [Версальского договора] о репарациях. У одних немцев преобладает отчаяние, у других — злая воля, а у многих, быть может, к отчаянию и злой воле примешивается еще какое-то сложноопределимое чувство».[827] Все расчеты держав-победительниц строились на том, чтобы сломить «злую волю» немцев, продолжал Лихтенбергер, но вместо этого у них возникли отчаяние и озлобление. — Это, конечно, лишь одно из бесчисленных свидетельств такого рода. Критическое положение Германии в 1923 г. усугублялось чудовищной инфляцией, не в последнюю очередь вызванной катастрофическим положением в экспортных отраслях промышленности и необходимостью поддержать рабочих, сепаратистскими выступлениями в немецких землях.